В Санкт-Петербурге всё гротескно столичнее, чем в первопрестольной - людские страсти, длинна и интенсивность дождей, белые ночи, паузы в диалогах подгулявших финнов, поводки у собак и ручки у зонтиков.
Поребрики здесь, в отличие от московских бордюров, крошащихся на второй год как ржаной хлеб, привычно базальтовые или гранитные, а булки хлеба, честно черствея, мраморно каменеют на второй день, не пытаясь стать вечными, как стены Кремля.
Зонтик здесь - наипервейший аксессуар горожанина, а дворники-стеклоочистители у машин умеют смахивать не только осадки, но и слезу по безвременно ушедшему лету.
Кроме прогулочного флота на водных артериях, в Питере даже в Фонтанке можно встретить перископ подводной лодки, а бравых морячков - повсеместно.
Душевность скверов и парков целиком компенсирует их скромность в размерах и относительную малочисленность.
Но, что самое главное, в Питере ещё не вывелись до конца люди, индивидуальности, нестандартные черты которых Москва научилась шлифовать до человечьей неразличимости за считанные недели.
Чудесный город, что и говорить. Но самое волшебное в нём то, что теперь в нём живу я - белорусский кочевник, сбившийся в своём пути на Восток и повернувший на Северо-Запад. Его не зря называют "край" - это действительно русская украина, населённая во многом этническими последователями вольнолюбивых новгородцев, щедро перемешанных с честными финским субстратом.
Оттого здесь так много привычной мне белобрысости и небесной голубизны в чудских глазах...
Мне здесь хорошо и комфортно, на удивление. И я хочу, чтобы это чувство не истощилось и не пропало в суете и суматохе дней.
