История эта началась примерно год назад с бабушки. Знаменитая бабушка Андрея, престарелая суровая женщина, сочетающая в себе все самые прогрессивные анекдотические черты характера старой еврейки и самые реакционные штрихи классического женского характера, выпестованного в условиях домашнего матриархата, очень любила своего рыжеволосого внука. Древний бабушкин возраст, молодые годы которого, видимо, приходились на памятные всем приключения туриста-любителя Моисея в пустыне, наложил на ее поведение характерный отпечаток.Бабушка, где бы она ни появлялась, несла с собой дюны желтого песка, в котором жили обезвоженные пустынные животные, а временами являла собой и предчувствие самума, хотя по вечерам с ее барханов частенько доносились соблазнительные (для хронически страдающего подозрениями на язву Андрея) запахи зажаренного бедуинами барашка.
Домашние боялись этой серьезной песчаной женщины, носившей даже на лице признаки своего мифологического происхождения в виде саксаульной растительности на верхней губе и пучков опаленной солнцем колючей травы на подбородке. А осторожная и опытная бабушка в свою очередь боялась всех домашних, несмотря на соединяющие их неразрывные узы кровного и свекровного родства. Поэтому порой она могла длинными томительными минутами молчаливо и недоверчиво рассматривать в дверной глазок нагруженного авоськами домочадца, истекающего от подъема на третий этаж праведным потом.
Она не отвечала на вопросы и поскребывания заранее оговоренного характера, а лишь монотонно сопела во время пристального наблюдения, ввинчиваясь веком в глазок, как пытливый биолог за электронным микроскопом, наблюдающий за протокольным делением культуры простейших грибков. Эта пауза порой растягивалась на 10-15 минут, что приводило ожидающих в бешенство. Но стоило только кому-нибудь сорваться и заколотить кулаками в дверь или горячим шепотом “Открой! Я же знаю, что ты здесь!” - стыдливо прожигать замочную скважину, дверь блокировалась намертво накидной цепочкой. В этом прискорбном случае бабушка могла часами никого не запускать домой, доводя людей до припадка.
Свои действия она объясняла во время последующих бурных выяснений (во время которых она была царственно холодна и невозмутима) своим общим недоверием к происходящему, помноженным на погрешности ослабевающей от возраста резкости органов чувств. И только один Андрей мог позволить себе безнаказанно забыть ключ от квартиры, зная, что его
рыжая шевелюра любимчика заставит бабушку проявить недюжинную прыть. К слову, ему никогда не приходилось простаивать перед дулом глазка больше двух минут. “Мое сокровище я всегда узнаю сразу” - говорила бабушка поле минуты созерцания и клацала защелкой, пропуская Андрея.По вечерам бабушка часами сидела в коридоре на кресле-качалке, которое уже настолько привыкло качаться, что вопреки всем законам привычной физики круглыми сутками продолжало свои монотонные движения - днем и ночью, с седоком или без него. Но стоило бабушке только провести невидимым, но от этого не менее убийственным взглядом по обшарпанному дереву, как кресло, пристыжено скрипнув, затихало, смея робко шевелиться только после того, как бабушка уходила бренчать эмалированной посудой на кухню. Бабушка не имела ничего личного против кресла-качалки, но она предназначила его для отдыха, а поэтому проводила в нем долгие часы под пледом из верблюжьей шерсти в полнейшей недвижимости тела и дум.
Она смотрела на огненную шевелюру Андрея, без эмоций любуясь игрой света и тени на завитках его рыжих волос. Андрей с детства научился чувствовать этот взгляд затылком и к студенческой поре уже мог сдвигать его усилием воли сначала на два-три сантиметра от точки приложения, а затем даже и на более серьезные расстояния, чтобы не быть
пробуравленным насквозь. От этого страдали занавески и подоконник, которые удивленная мама вынуждена была менять и ремонтировать по два раза на год из-за непостижимой ей ветхости казалось бы источенных временем предметов. Во взгляде бабушки пульсировало само время, безразличное и разрушительное.Андрей любил свою бабушку, но старался этого не показывать, бабушка иногда старалась показать своему внуку, что не видит это, но делать это не любила. Андрей прислушивался к бабушкиным советам, но старался им не следовать. Бабушка одобряла его стремления и на своем обычно не настаивала. Поэтому, когда она однажды после изучающего и длительного молчания сказала Андрею, что ему пора поменять пол, он поначалу не придал этому никакого значения. Но бабушка упорствовала. Андрей недоумевал - зачем ему менять свой пол, если его все устраивает в нынешнем положении вещей?! Но когда ему надоело преследование со стороны бабушки, он решился всерьез поговорить с ней по поводу операции.
Битый час он излагал своей прародительнице теорию трансформацию полов, необходимые условия для получения согласия на проведение операции, ее стоимость, время адаптации и т.д. Когда он коснулся морального аспекта перемены пола, бабушка задремала с открытыми глазами. Андрей неистовствовал: “Если ты перепутала обрезание со сменой пола, то это не значит, что я должен жертвовать уже привычным укладом своей жизни и так полюбившимися мне привычками в угоду твоего средневекового невежества! Мне нравится быть мужчиной и я им останусь до тех пор, пока мне не надоест!” На что бабушка, очнувшись от оцепенения, выдала:
- Если ты мужчина, ты должен поменять пол!
- Да это же маразм! Как я могу остаться мужчиной, если поменяю пол!
- А все-таки пол тебе нужно поменять, а если ты это не сделаешь, то этим займусь я лично!
И тогда Андрюха струхнул. Он знал, что всегда суровые бабушкины слова отставали от дел максимум на два-три дня, проводимых в райсобесе в очереди за пенсией. Он всерьез обеспокоился. Мысли заработали в привычному ему компромиссном направлении: “А может быть, и в самом деле, - это не так страшно. Тем более, транссексуалы-женщины очень привлекательны. С другой стороны, мне при всех очевидных женских преимуществах в чувственной сфере никогда не придется испытывать муки роженицы. И деньги не придется зарабатывать - ну какой же с женщины спрос? А я наконец-то смогу отрастить себе рыжий хвостик на затылке, не боясь косых взглядов со стороны шефа...”
Обложившись кучей специальной литературы, Андрей все просчитал и взвесил, попрощался с невестой, пообещав ей, что он сохранит все отношения после операции вплоть до интимных, заручился финансовой поддержкой общины и махнул в штаты прямиком на операционный стол под видом отпуска на три недели.
А бабушка, ожидая возвращения внука, тем временем ходит по квартире и смотрит под ноги, размышляя про себя. “Так-таки совсем старый пол - паркет уже рассохся. Надо бы его поменять. Вот только дождусь Андрюшу …”
7/24/97
Комментариев нет:
Отправить комментарий