Первый раз в Абхазии

Абхазия. Март 08

Предыстория
Я никогда до этого не был в Абхазии. Слышал еще в детстве от своей тети странно звучащее для русского уха слова «Гагры», и в ребяческом сознании всплывал образ чего-то белого и пернатого – как будто большие гуси-лебеди гоготали. Этакое большое озеро с птицами.

Как туда вписывались пляжи, пальмы и другие субтропические артефакты советского прошлого – не знаю, я об этом не думал.

Потом помню, что была война, далекая невидимая, поэтому и прошла она как-то по самому краю информационного поля. Мелькнула тень и пропала. Это как весть о наводнении в Акапулько. Вроде и что-то происходит, но так далеко и непонятно где и с кем, что за душу не берет. Вот если бы горела школа в Конотопе, где прописан мой двоюродный брат, я бы точно взволновался. Мало ли – может, он там к учительше по рисованию заходил по амурным делам. А тут – пожар!

Пару лет назад пор Абхазию рассказывал мне Миша Ерошин (в миру marabu10), и показывал такие фотографии, что становилось уже не по себе (вот они в оригинале). Там были горные озера, альпийские луга, горы неприличной красоты и удивительно нетронутые ландшафты. Немного настораживала технология проникновения на территорию непризнанной республики – лететь, ехать, идти, ехать – но, с другой стороны, от этого всего веяло духом здорового флибустьерства. А дикую романтику я очень уважаю.

И вот выясняется, что еще и Лариса Борисовна, мой кадровый генерал, не просто знает не понаслышке про Абхазию. Нет! Она ею серьезно болеет. Причем давно и сильно. Стадия привязанности уже такова, что каждые свободные выходные Лариса туда и обратно летает. Купила карточку привилегированной авиапассажирки. Подружилась с местным населением. Обложилась друзьями. Выучила как будет по-абхазски «я тебя люблю». В общем, совсем голову потеряла девушка. Абхазия-addicted, как сказали бы американцы. Но не скажут, потому что их в Абхазию вряд ли пустят. А теперь так даже в недолгие гости.

И тут еще выясняется, что Лариса планирует культурно-массовое посещение Абхазских туристических святынь. Это было уже последней каплей! Я вошел в список товарищей, сдающих деньги и паспортные данные. Всего нас набралось почти с десяток: Лариса, упомянутый Михаил, я, наши сотрудницы с мужьями и моя правая рука (по работе) – Наталья Викторовна с подрощенной интеллигентной дочерью нигилистического подросткового вида.

Пятница
В пятницу вечером мы улетели в Сочи, там на автобусе нас довезли до приграничных сараюшек, торгующих товарами повседневной горной необходимости – сигаретами, пивом, чипсами и прочей отравой – дальше по узкому коридору с чемоданами и сумками в сгущающих мартовских сумерках наша компания прошла через кордон. Под нами еле слышно шевелилась пограничная река Псоу, по-южному сверкали высокие звезды, шелестел высокий камыш возле железнодорожной насыпи.

Процедура прохода через границу оказалась несложной и достаточно формальной. С нас, правда, содрали какую-то страховку рублей по 20 с головы, но выдали даже квитанцию, так что мы сразу присмирели и успокоились, хотя Лариса долго негодовала по этому поводу, считая, что все эти поборы - признаки морального разложения абхазских должностных лиц. За речкой нас уже ждала Газель с хмурым водителем, носящим русские имя и пивной живот. Он в мгновение ока довез нас до пансионата в Гагры. Нас уже ждали. Было темно. Мартовские сумерки в субтропиках оказались черны и задумчивы. В экономном уличном освещении были видны экзотические тени, отбрасываемые исключительно тропическими растениями курортного вида, море и горы утопали в темноте и скорее ощущались, чем просматривались.

Воздух прозрачный и густой, пахнул отдыхом и пятницей. Вспоминался Фазиль
Искандер, его рассказы про козлотуров и местную прессу. Нетерпение предвосхищало встречу с представителями абхазской нации – не верилось - правда ли они такие, как упоминал писатель? Забегая вперед, хочу сказать, - правда, такие. Не все, конечно, но самые яркие представители народа действительно являются носителями уникального юмора. Очень легкого и доброго, но и шаловливого одновременно.

Можно только догадываться об истоках ироничной манеры отношения к жизни местного населения. Они ведь только слегка одомашненные столетиями оседлой жизни. Но все эти годы мир в Абхазии перемежался с постоянными войнами. Пытались здесь хозяйничать греки и римляне, арабы и генуэзцы, турки и хетты. Но абхазы вышли в финал, приютив понемногу лишь тех, кто приходил с конкретными коммерческими предложениями – армян и греков. Жители «страны души» – эти лукавые мирные пираты современности - сочетают в своем характере вулканическую воспламеняемость и бесконечную доброту и радушие. Гость, пришедший с миром – главное лицо в событиях. Гость, замеченный в злом умысле – враг навсегда.

Год за годом, эпоха за эпохой, абхазы боролись за выживание своей нации с захватчиками, странами и режимами. Их осталось сравнительно немного, но они выжили несмотря на постоянные потери, сохранили язык и свою культуру. Выжили, как мне кажется, не столько из-за того, что могли похвастаться своим оружием или превосходящей силой. Хотя бойцовский дух у них – будь здоров. Нет, скорее всего, они победили из-за умения выживать и побеждать любое преходящее влияние. Из-за умения бороться до последнего, из-за смелости духа. Из-за умения дружить и доверять. А еще (я уверен в этом) из-за юмора. Только он лечит, когда нет лекарств, заряжает энергией в голодные годы, дарит надежду в безвыходной ситуации. С юмором сложно управиться. Его неудобно намазывать на хлеб, им трудно наполнять бутыли с вином, он сложно продается без правильной упаковки. Его очень непросто разводить и культивировать, особенно в условиях горной местности. Он отвратительно уживается со злостью и завистью, разрушается от жадности и бесстыдства. Вранье убивает его напрочь даже на расстоянии.

Но абхазы (или апсуа, как они называют себя сами), научились обращаться с юмором запанибрата. Поговаривают, что у них в школьной программе скоро появится отдельный предмет – Юмор. Возможно, юмор – это один из уникальных видов проверки, которым абхазы тестируют новых своих знакомых на адекватность, решая – будут дружить с тобой или нет.

Но в этот первый вечер знакомство с краем мы начали с маленькой харчевни, где столы были застелены непритязательной клеенкой, мебель была функциональна в ущерб остальным ее свойствам, а еда была вкусной и понятной. Нас принимал Гия, стройный взрослый моложавый человек с лукавой улыбкой, неглубоко спрятанной в мимических морщинах лица. Его ироничные голубые глаза были наполнены шалостью и серьезность одновременно.

Мы были голодные и уставшими – вся дорога, начиная от метро, заняла порядка 8 часов.

На столе незаметно появилась чача и Ираклий, крупный деятель местного санаторно-курортного бизнеса, с громовым голосом павароттиевской густоты и породистой головой греческих пропорций, на которую так и просился лавровый венок.

Вылепленный геральдический профиль Ираклия просился на холст и лучше всего смотрелся на фоне остановок общественного транспорта работы (как утверждал Гия) Зураба Церетели. Ираклий великодушно составил нам компанию и в двух-трех тостах значительно повысил самооценку женской части нашей бригады, слегка припорошенной завезенной из-за границы в Абхазию усталостью.

Мы что-то долго и разнообразно пробовали и пили, и когда стало уже достаточно весело и легко, отправились в пансионат. Мы с Мишей делили номер на двоих. Там были койки, тумбочки, душ, окно. Все, как и должно быть в ведомственном пансионате. Никакого евро – все наше, родное, знакомое по Советскому Союзу – от фактуры полотенец, до рисунка постельного белья.

На следующий день у нас были большие планы – озеро Ритца и Новый Афон – все туристические главные святыни «страны души» – это один из переводов названия Абхазия – всего их по словам Гии насчитывается порядка 200 – что очень облегчает составления тостов. По пути мы купили в магазинах-лавочках свежего лаваша, зелени, сыра, зачем-то водки и немного разнокалиберной закуски. После завтрака нас разметили в экипажах, и дорога в горы началась.

Суббота
Утром мы первый раз смогли рассмотреть местность – море в галечном пляже, терассы жилых построек, карабкающихся в горы, субтропическую пальмовую растительность. Цвела машмалла, солнце пыталось пробиться через облачное марево. Город готовился к приему первых летних туристов из России. Иногда попадались свидетельства войны, начавшейся в 1992. Это были здания со следами пожаров, частично разрушенные, местами заросшие буйной травой. Абхазы не торопятся восстанавливать все руины подряд – мало ли – вдруг пригодится – то ли туристов на экскурсии водить, то ли денег жалко. Так оно и стоит, безглазое и подкопченое напоминанием и свидетельством последствий развала Союза и злого гения Шеварнадзе.

Ехали мы не торопясь, останавливались возле каждого павлина (некоторые горцы таким образом привлекают туристов к своим рядам с товарами – вину, меду, чурчхеле), выпивали и глазели по сторонам. А там было на что посмотреть – природа издевательски предлагала картинку за картинкой, как будто соревнуясь сама с собой – удастся ли ей удивить путника. После очередного вида ущелья, где отвесные стены, приправленные бурной растительностью и серостью причудливых в разломе скал утопали в звенящей по камням речке с бирюзовой водой, казалось – вот оно – пипец! – красивее не бывает. Но нет, за поворотом нас ждало то же самое, но с кленовыми листьями, перспективой серпантина и еще более захватывающим горным склоном. Через пол часа такого созерцания органы восхищения отключались, полностью забитые и переполненные красотой. Водка помогала оставаться в форме, но постепенно с высотой, которую мы набирали виток за витком, действовала все слабее.

Апофеозом торжества природы над фотошопом стала смотровая площадка высоко в горах. С нее через серую дымку высокогорья были видны – на севере - Большой Кавказский Хребет, на западе - Останкинская башня, где-то вдалеке на юго-западе – горные цепи Гиндукуша, Гималаев и рыбацкие суда в акватории Охотского моря.


Вскоре тающий снег развернул перед нами чашу озера Рица. В прозрачной воде отражались лесистые вершины горы, на обратном склоне которых располагалась действующая дача Сталина (старики утверждают, что его Самого частенько можно там видеть). Чуть поодаль солидно стояли горы центральной части системы – в снежных шапках на холодных скальных породах. Озеро родниковой и талой воды было заключено в кольцо, на краю которого кормили, давали покататься на лодках-катамаранах и рассказывали байки. Мы сидели за длинными деревянными столами на площадке, построенной на сваях, недалеко от берега. В воде, просматривающейся на метры, абсолютно чистой, кипела жизнь – рыбы пощипывали освежеваный труп непонятного животного, Миша с Натальиной дочкой рассекал гладь на катамаране.

Еще один герой абхазского эпоса – Виктор – помогавший нам в туристических мероприятия, неохотно делился воспоминаниями о войне и все время сворачивал на тему приобретения внедорожника корейского производства из Белоруссии, где таможенные пошлины не такие разнузданные, как в России.

Естественно, мы продолжали выпивать. Вино, купленное мною втихаря на одном из «армянских» развалов с павлинами, безжалостной рукой Гии было вышвырнуто в реку. Он укорил меня в неосмотрительности и пообещал отравление, если я буду пить «что попало». Поэтому мы налегали на чачу и вино, купленное в озерном шалмане, в бутылках – там было что-то вполне фабричное.

Обратная дорога из гор на равнину, как это всегда водится, была легкой и быстрой. Посел озера мы направлялись в Новый Афон, где внутри горы была чудо-пещера. За миллионы лет вода намыла в горах карстовые пещеры высотой до 40 м (!). Наша компания отправилась смотреть одну из таких цепочек, окультуренную тропами и мостиками с перилами, с причудливым освещением и подсветкой артефактов. Смысла описывать увиденное нет, хватит и фотографий. Мои слова все равно в описательной части бессильны перед этой красотой, а по содержанию уступают насыщенной фактами и событиями речи экскурсовода. Одно только скажу – жаль, что мы не попали на концерт, которые летом регулярно дают внутри горы. Было бы очень интересно ощутить акустику естественного базальтового пространства.




Снаружи был еще и сам Новый Афон – храмово-оборонительный комплекс православного зодчества. Но поход туда наша группа не осилила – сфотографировали издалека, купили баснословно дешевых мандарин (кстати, это отдельная песня – они сильно отличаются от того, что мы привыкли называть мандаринами) местного разлива и поехали обратно.

Дорога шла вдоль моря и вдоль железной дороги, сквозная ржавчина деталей которой говорила о том, что ею практически не пользуются. Тогда еще мирные российские железнодорожные войска не осуществляли свои миротворческие акции под крики западной прессы по прополке железнодорожных путей установками залпового огня и по пропитке шпал высокоточным оружием последнего поколения. Это все случилось попозже, летом. А пока пути пробегали мимо нас запущенные и брошенные вполне художественно - по сталкеровски (вспоминаем Тарковского).

Мы ехали по мартовской Абхазии, где цветение набирало силы. Вокруг все было зелено и готовилось постепенно, но уверенно плодоносить. Вишни, черешни, наверное, и абрикосы (если бы я был ботаником и разбирался) – все кусты и деревья носили воздушные шапки розового и белого цвета. Местные жители пасли немногочисленный скот. Автомобилисты привычно приветствовали друг друга гудками клаксонов. Знакомые говорили таким образом друг другу «Здравствуй, земляк!», незнакомые обменивались вопросами: «Ты кто? Я тебя знаю?». Некоторые связывались не отрывистыми сигналами, а целой очередью «фа-фа» - это с помощью абхазской упрощенной дорожной азбуки Морзе водители делились новостями и разговаривали о погоде. Кстати, в Абхазии эксплуатация машины с неисправным рулевым управлением или тормозами в горах разрешена, при условии, что водитель нетрезв, но строжайше запрещена правилами в случае, если сломался звуковой сигнал – без него водитель слеп и глух!

Мы ехали на апацху. Это настоящая еда, родная. Возле разрушенного пролета моста на развязке. На берегу небольшой горной речки, которая шептала не переставая свою песню на горном диалекте водно-каменного языка, используя в основном сочетания «псы», «пш», «апс», и лишь иногда сбиваясь на тюркское на «су». Это было кафе, где столовались местные жители. Там, где можно посмотреть, как варят мамалыгу и делают козий сыр. Теми же методами и способами, теми же орудиями, как и сто и двести лет назад. Собственно, и производители этой натуральной еды, судя по седине уважаемых бород и пергаментной прозрачности кожи, тоже наверняка не менялись последних лет сто. Ритмично помешивая варево, дедушка-кормилец движениями робота, скупыми и рачительными, совершал свой ежедневный ритуал. Ему помогали женщины. А он как робот вращал деревянную палку в чане, из которого нас кормили едой, у которой был непривычно настоящий вкус и запах.

Казалось бы, незатейливая еда – мамалыга, поджаренный на сковородке свежий сыр, мочености-солености, кусочки жаренного мяса в соусе, фасолевый острый соус-каша, зелень и свежие овощи! Однако каждый кусочек угощения нес на себя печать «настоящести». Все было выращено, выпасено или выпестовано под открытым воздухом, в натуральных условиях, на почве, а иногда даже и в горах. Никакой гидропоники в овощах, антибиотиков в мясе, генной инженерии и консервантов, идентичных натуральных. Из всего списка разрешенных Минздравом добавок с буквенным кодом «Е» присутствовала только одна – E2 – и то, исключительно во фразе – «Мы E2 не лопнули».

Заветная бутылочка чачи никак не кончалась, вино лилось рекою. Гия, Виктор и внезапно материализовавшийся из тостов и звуков бокалов статный и величавый Ираклий умело руководили застольем, привечая новых соплеменников, которые заходили на огонек полюбопытствовать, что это за султан здесь гуляет.

Окруженные заботой и покровительством, московский десант впервые (как потом говорили местные старожилы) за последние 10 лет безнаказанно оставлял на столах фототехнику и телефоны, кошельки и документы, отлучаясь по нужде или на танцпол. Хотя всех предупреждали, что простые абхазы по своей природе настолько гостеприимны и сентиментальны, что обязательно стараются оставить у себя на память о приезжих хоть какую-нибудь вещичку от туристов – дорогой фотоаппарат или телефон вполне могут подойти в качестве такого артефакта. Но произошло чудо. В этот раз никто не пострадал, кроме спецслужб, страхующих нашу компанию, рассорившихся с родственниками из-за того, что у нас ничего нельзя было взять на память.

На танцполе жарила лезгинка, иногда прерываемая песнями, которые Михаил, по сговору с музыкальным сопровождением ресторана под открытым небом, щедро посвящал своим новым знакомым. Мы танцевали и наблюдали за тем, как надо умеючи исполнять лезгинку по-абхазски (не путать с лезгинкой по сванетски, по мингрельски, а также с дагестанской, осетинской, адыгской, убыхской, абадзехской, шапсугской, кабардинской, балкарской, ингушской, чеченской и уж тем более аджарской и грузинской версиями и трактовками этого зажигательного танца, слабые отголоски которого можно заметить в кружениях египетских дервишей, бразильской самбе и русском боевом самбо).

Поздно ночью мы добирались к себе в номера. Кто-то пешком, под веселым настроением, кто-то в наглую воспользовавшись добротой радушных хозяев. Но далеко нам уйти не дали. Как потом выяснилось, сам хозяин кафе подвез нашу небольшую группу на своем не молодом, но вполне достойном лексусе прямо до калитки. Мы с Мишей добавили, чтоб лучше спалось, уже в номере. Не скажу, что именно это помогло, но спалось очень уверенно и хорошо. Пока Миша фотографировал гальку ночного моря, мне снились дороги, высокогорные павлины и сталинская высотная дача…

Воскресенье
Наступило воскресенье, день отъезда. Это по определению печальный день – хотя, казалось, времени еще вполне достаточно и можно много посмотреть и попробовать, настроение уже не то – понимаешь, что праздник заканчивается и скоро надо собираться.

В этот день меня, как оказалось, ждала отдельная программа. Тайком от ревновавшего Михаила (Миха, извини, так было надо – ты не поймешь – ты не служил) мы с Ларисой были вывезены на встречу с дачным генералитетом Гагр. Но вначале Гия доставил нас на смотровую площадку, откуда открывался вид почти на всю Абхазию, Адлер, Мацесту и старый Сочи. Гия сказал, что выше есть еще одна площадка, на которую они ездят, чтобы посмотреть салют на Красной площади. Но туда сейчас нельзя – там ремонт дороги идет – разметку наносят специальную, для баранов (чтобы спускаясь с высокогорных пастбищ они не заблудились). С высоты нескольких сотен метров открывался вид, постепенно переходящий в оргазм зрительного нерва. После нескольких серий спазмов восприятия я был окончательно ослеплен великолепием божьего творения, воплощенного в квадратных километрах абхазской территории. Вот тогда, добившись нужного эффекта, меня безвольного и податливого, отвезли вниз и представили суровым мужчинам послевоенного вида, с боевой выправкой и пронзительно рентгеновскими взглядами на интеллигентных лицах.

Когда они со мной здоровались, через их ладони проходил слабый, контролируемый разряд электрического тока, в улыбках читалась мощь десантно-штурмового опыта, а первых словах – депутатские выдержки из речей, подготовленных специальным отделом пропаганды для публичных выступлений Президента пока еще непризнанной республики.

После короткого обнюхивания, которое закончилось условным сигналом «свой», заставившим Гию наконец-то расслабиться, перешли к более серьезной проверке на мою вшивость. Это доброе и гуманное испытание, которому подвергают мальчиков с 16-ти и до 120 лет, проходящих обряд инициации перед приемом в когорту мужчин. Его еще называют абхазским застольем. Пьют стаканами, заедают мясом, зеленью и сыром. Тосты говорят по причудливому алгоритму. Тот, кто вышел из-за стола – если он абхаз – будет с позором изгнан из профсоюза настоящих горских мужчин – если не абхаз – будет на первый раз прощен (ему даже покажут дорогу до туалета), а на второй раз вычеркнут из круга доверия.

С каждым новым стаканом разговор становится все менее напряженным, все более доверительным. Тайное братство, построенное и мужающее здесь, в Гаграх, видимо в пику ордену вольных каменщиков, постепенно приоткрывает свое забрало, видимо, уверовав в то, что белорусы тоже – настоящие партизаны, хотя и не горные.

Пустая дача с вопиющим нарушением застольных традиций из-за допущенной к ритуалу Ларисой (единственной женщиной на такого рода мероприятиях с 1694 года ) гулкая тишина, заполняющаяся только звуками посуды и речи. Тосты, искрометные, юморные, часть экспромтом, часть – хорошо подготовленные. Искренний смех и веселье. Ощущение сопричастности в чем-то великом, простом и сложном одновременно. Надо ли упоминать, что Ираклий, наш опекун и смотритель, был тоже за этим столом? После двадцатого стакана я абсолютно явственно увидел, как на его крупном черепе начинает виться лавр, постепенно вытягиваясь в венок, который наконец-то придал законченные черты скульптурному черепу Ираклия. Теперь его образ сибарита и римского патриция был завершен. Со стаканом в руках, с горящими глазами и красными щеками любителя всех проявлений жизни, он воплощал собой классику в ее современном толковании.

Но время неумолимо поджимало, с радушными хозяевами пришлось проститься. До сих пор, когда я вспоминаю эту тайную вечерю, меня не покидает ощущение, что я не до конца осознал, что там происходило и что могло произойти. Это был контакт с другой цивилизацией, несомненно. Вот только какой?

Перед отлетом мы не смогли отказаться от приглашения Гии побывать у него в гостях. Нет, отказаться можно было бы, конечно! Но тогда Гия мог просто зарезать меня на улице и некому бы стало выплачивать ипотечные взносы – семья оказалась бы на улице. Пришлось смириться. Стоило нам только переступить порог дома, как на кухне хозяйка вдруг материализовала из воздуха накрытый стол. Вот только сейчас мы сели, вот я отвернулся, чтобы посмотреть который час – а уже нас столе - десяток тарелок, из каждой что-то пахнет, зовет, предлагает, соблазняет и настаивает…. Как они умудряются быть в своем большинстве стройными и худыми, не знаю… Я бы в Абхазии, если бы жил постоянно, наверное, скоро бы умер от обжорства. Или от пьянства…. Или от красоты земли… В любом случае, это была бы наверняка почетная кончина. Многие ангольцы, угандийцы, конголезцы о ней могут только мечтать.

Дальше я деталей не помню. Но знаю, что все было нормально - выехали, перешли, доехали, прилетели.

Потом я вспоминал и скучал, планировал и собирался. Наконец-то в июле из Сочи, с женой, вверив наследника Теще, из Анапы на машине мы приехали на границу, в Адлер. Но…. меня не пустили наши пограничники в Абхазию, ссылаясь на долги перед некими исполнителями. Я до сих пор не могу понять, почему. Может быть, не у того спрашиваю, как ты думаешь, Гия? А что по этому поводу думают старшие товарищи?

Товарищи чекисты! Пустите меня в Абхазию. Пожалуйста! Разлука с любимой страной очень тяжело действует на мою психику… Там остались люди, к которым меня ведет сердце. Вы понимаете?