Отчет о сплаве 2008

4-10 мая 2008 года. Минск-Дзержинск-Коротичи-Минск

Вступление
Это уже седьмой сплав. И так каждый год, начиная с 2001. В майские праздники. Люди и собаки. Болота и лодки, байдарки и плоты и электромоторки. В любую погоду (правда, всегда и в основном почему-то хреновую). Меняется состав сплавщиков, хоть и остается постоянным костяк. Неизменным остается лишь одно – Президент Республики Беларусь, по территории которой проходят сплавы. Этот рассказ я посвящаю ему. Почему? Да потому, что через тысячи лет забудут, кто такие дреговичи, кривичи и древляне. Поменяют свое русло все реки Припятского и Неманского бассейна. Сотрутся из памяти события Чернобыля. Но править страной будет всегда Лукашенко. Сын сына. Или дочь. Неважно. У хорошего президента могут быть разные облики, но его фамилия НИКОГДА НЕ СКЛОНЯЕТСЯ. Ни перед кем и не перед чем, даже перед правилами грамматики, и уж тем более перед международной угрозой любого порядка. Так что мое посвящение полностью прагматично, хотя вполне патриотично… Все, политики больше не будет.

Сплав стал уже настолько привычным способом проведения майских праздников, что большинство участников похода стали жить не от Нового года до дня рождения, а от майских праздников до выхода отчета о сплаве. И настолько привыкли к этому ежегодному мероприятию, что перестали даже интересоваться деталями предстоящих операций. Теперь обычно задают только два вопроса – когда и где собираемся и сколько надо брать с собой денег.

Точно так же и в этот раз большинство походников услышали название «Ствига» впервые. И ехали в полном неведении – куда идут.

Справка. Что такое Ствига?
Это международная артерия районного масштаба. река на севере Украины (Ровенская обл.) и юге Беларуси (Столинский и Житковический р-ны), правый приток Припяти. Впечатляет воображение ее длина - 178 км. Заметьте, что сумма сумм этих цифр дает 7. Это очень хороший знак! Нельзя сказать, что площадь водозабора 5,3 тыс. км2 является выдающейся для Беларуси, но, что немаловажно, среднегодовой расход воды в устье - 21,6 м3/с – и общее падение реки, равное 68,3 м при среднем наклоне водной поверхности 0,4 % - говорят нам гораздо больше о реке, чем сухие данные о начале и конце. Но, к слову, раз уж мы начали об этом – Ствига начинается в Ракитновском р-не Ровенской обл. на высоте 188 м над уровнем моря, устье рядом с д. Пагост Житковического р-на. Течет река в границах Припятской низины (па Житомирскому Полесье на Украине і Припятскому Полесье в Беларуси). Основные притоки в Беларуси: ручей Плав, канал Бычок (справа), р. Моства (слева). Долина в верховье трапецияподобная (0,5—1 км), ниже невыразительная (пиздеж – выразительная). Речище с свободно меандрует , сильноизвилистое, разветвленное, попадаются песчаные острова, которые затопляются в половодье.



Местное население
Местное население было описано Быковым в его «Люди на болоте», и за последние столетия сильно не изменило ни уклада ни привычек из-за высокой автохтонности , как следствия замкнутости своего проживания. Все сообщение с внешним миром у жителей этих болотистых местностей происходит зимой по льду речек и болот, а летом только на вертолете или по полуразобранным понтонным мостам, что само по себе небезопасно. Отрезанность от сотовой связи (своя «не добивает», а украинская – дорого) и ТВ-сигнал, ослабленный густой растительностью полесья, только усугубляют ситуацию с изоляцией местного этноса. Так, до сих пор аборигены не знают, что был Чернобыль и что они живут в независимой суверенной стране. Они об этом просто не думают. Что изменилось за последние сто лет – так это появление транспорта с двигателями внутреннего сгорания, который почти полностью вытеснил гужевую тягу. Полесцы знают две машины – Ауди-80 и Фольксваген-Пассат, обе дизельные, цвет – серый металлик. Варьируются только года выпуска и состояние кузова. Главный источник смертности – вампиры. Не те, которые пошли с Валахии, популяризированных с появлением графа Дракулы, а их более восточные собратья, более мелкие и паскудные, известные здесь под названием «камары» и «мошкi». Они берут не мастерством, а исключительно числом, нападая на одиноких странников миллионными организованными бандами, способными выпить кровь у среднестатистического человека за 5-7 минут в случае его пассивного соучастия такому специфичному самоубийству. Камары и мошкi отличаются высокой мстительностью, что выдает в них горцев – убивая одного-другого – ты на всю жизнь становишься объектом по-настоящему кровной мести. И до конца жизни тебя будут преследовать кровососущие везде, где бы ты ни появился.

Местные жители говорят на причудливом диалекте, чернявые, низкорослые. Одеваются в клетчатые рубашки и форму защитного цвета. Практически вся популяция состоит из взрослых мужчин и старух, а также немногочисленных детей. Основное занятие для пацанов - езда на мотоциклах, у девушек - от 14 до 16 лет – первая или вторая беременность.

Календарь у местных очень сильно смещен. Так, в мае по нашему стилю они вовсю празднуют 23 февраля . Это отставание порядка 7 недель говорит о том, что григорианский календарь они приняли еще в допетровские времена, примерно в XI-XII веке. В качестве подарков чрезвычайно распространены алкоголь, жженый цикорий и заменитель какао-масел.

Пару слов об истоках местного этноса
Древляне, к которым относятся полешуки, - восточно-славянское племенное объединение, занимавшее в VI-X вв. территорию Полесья, Правобережной Украины, западнее полян, по течению рек Тетерев, Уж, Уборть, Ствига. На западе земли древлян доходили до р. Случь, где начиналась область волынян (предки будущих Слуцких шахтеров, которые волынили уже тогда и ничего, кроме золотых поясов руками своих баб, не делали) и бужан (те, которые первыми стали запекать свинью и изобрели бужанину, впоследствии – буженина), на севере — до территории дреговичей (от дрыгва – болото – племена, которые после ирригации болот советской властью пошли работать на МАЗ, БелАЗ и МоАЗ, а также на тракторный завод).
Археологическими памятниками древлян являются остатки многочисленных земледельческих поселений с жилищами-полуземлянками (которые некоторые склонны принимать за оранжереи и теплицы с огурцами), бескурганные могильники, курганы с трупосожжениями (с к. X в. — трупоположения ) и укрепленные “грады” — летописный Вручий (совр. Овруч), городище около г. Малина, Городск около Коростышева и мн. др. Главным городом древлян был Искоростень (совр. Коростень) на р. Уж, где сохранилась компактная группа древних городищ. Но мы ходили несколько в другой стороне, хотя настоящих ужей видели дважды.
В н. 1-го тыс. н. э. у древлян было развито сельское хозяйство, слабее развиты ремесла. Коренным образом ничего не изменилось и сейчас. Они, крестьяне, даже мост сделать нормально не могут – умудряются даже из понтонов соорудить порнографию, больше похожую на временную переправу.
Свидетельство летописи об отсталости древлян (“живяху звериньским образом”) не является объективным, а отражает стремление опорочить древлян, которые долгое время сопротивлялись включению их в состав Киевской Руси . В целом и общем это сопротивление имело свои плоды. Действительно, только часть древлян сейчас проживает на территории Украины, правопреемника Кевской Руси. Другая же часть – в Беларуси. По летописным преданиям, во времена Кия, Щека и Хорива “в древлях” было свое княжение, древляне воевали с полянами. В этой войне обычно побеждали древляне, потому что с полянами воевать легко – что с них возьмешь – с полян то – только клюкву и землянику! В 883 киевский кн. Олег обложил древлян данью, а они его – заклятьем и потом еще подослали дрессированную змею в конском черепе, которая Олега и убила. В 907 они участвовали в составе киевских войск в походе на Византию, откуда и принесли кресты, установленные сейчас в современных городищах полешуков на перекрестках. После смерти Олега древляне перестали платить дань, и кн. Игорь, сделавший попытку покорить древлян, был убит по приказанию их князя Мала (945). Вдова Игоря кн. Ольга жестоко расправилась с древлянами, уничтожив древлянскую знать и предав огню их города. Но, поскольку городов не было, а наличествовали одни деревни, никто особо не пострадал. Кстати, учитывая методу Ольги (если помните, она собрала с каждого двора древлян под благовидным предлогом по голубю и паре воробьев, а потом с горящим трутом отпустила), становится понятно, почему никого, кроме выпи и удодов, из всего птичьего племени в болотах практически не осталось.
Тогда земля древлян была обращена в киевский удел с центром в г. Вручий. Имя древлян последний раз встречается в летописи под 1136, когда их земля была подарена киевским кн. Ярополком Десятинной церкви. С тех пор их называют полешуками. В этой ипостаси они известны современной науке и жителям прилегающих районов, куда полешуки делают иногда набеги на предприятия розничной торговли, выметая подчистую средства борьбы с насекомыми.

Загрязнение радионуклидами нашего маршрута
Хотелось бы отметить, что мы рисковали в походе не только дикостью мест и наличием вампиров, все было гораздо более серьезно – мы сплавлялись по достаточно сильно зараженным радиацией зонам. Чуть в стороне от зон отселения, но все же…. На карте я отметил приблизительно протяженность нашего маршрута. А для иллюстрации всех данных о реке ниже справа на следующей странице я привожу петляющую в болотах Ствигу так, как она показана на картах конца прошлого столетия.

Сразу хочу заметить, что Громыко всерьез эту карту рассматривать не станет, поскольку по его строгому уверению река на картах – что фотография девушки в паспорте. Вроде в 35 лет и лицо знакомое, но уже и русло не то, и дельта стала морщинистой, и рисунок изменился.

Цифры на рисунке примерно соответствуют точкам наших старта-ночевок-финиша. Точнее никто все равно их не разместит, даже наш командор. Он сам карту выбросил в конце похода.

Корзина потребителя
Опыт предыдущих 6 походов настойчиво говорил о том, что самым дефицитным продуктом в сплавах является водка. На сей раз решили взять ее с запасом из расчета 1 бутылка в сутки на человека, считая детей и собак. Таким образом, водка впервые стала самым дорогим ингредиентом в нашей походной потребительской корзине. На ее долю досталось около 60% от всех затрат на еду и питье. Забегая вперед, скажу, что на сей раз водки хватило. И даже осталось. Где-то две бутылки. Из ста.

Кроме водки, на борт принято порядка 60 литров кока-колы (хватило на сутки), огурцы, помидоры, картошка и прочая зелень по списку, крупы-макароны-специи, печенье и прочая галантерея типа кофе и чая. Питьевая вода на первый день, хлеб, сало, пару коробок тушенки и ветчины, колбаса. Где-то в заначках ехали еще какие-то мелочи типа сгущенки и какао, но они погоды не сделали, хотя и скрасили нашу жизнь на протяжении первых двух дней похода.

На борт приготовили к приему походную скандинавскую баню, полный комплект котлов, котелков, половников, терок, ножей и разделочных досок, тент, веревки и аптечка с доктором, который на время похода из стоматолога перелицевался в гомеопата, судя по методам лечения, которые исповедовал. Так, две диареи, многочисленные изжоги, насморки и ангины, равно как порезы и царапины с ушибами, доктор вылечил одной таблеткой активированного угля, взятого у Вики и словами о пользе здорового образа жизни, призывая уповать на господа и надеяться на лучшее.

Кстати, боле в походе лишь доктор. Остальные отделывались ушибами, царапинами и ожогами.

Забыли на сей раз только одно – сахар. Его с успехом заменяли в первые дни – сгущенка и какао со сгущенокой, в оставшиеся дни – воспоминания и надежда на будущее.


Представление участников
Валера Громыко
Корифей и застрельщик сплавов. Бессменный командир, избираемый открытым голосованием. В этом походе впервые за последние 5 лет изменил себе – вместо штанов цвета хаки с накладными карманами, которые уже видели почти всю Белоруссию, Валера был экипирован в новые cargo pants маскировочного рисунка. Наверное, это начало новой традиции.
Главное слово в описании Валеры – «крепкий». Крепкий хозяйственник, крепкий семьянин, крепкий в застольях человек. Свалить Громыку одной бутылкой водки можно только единственным способом – если ударить ей его неожиданно по затылку. Любит свою жену и ее собачку мелкой терьерской породы. У него, прижимистого хохла, в семье рачительно относятся не только к имуществу и деньгам, но даже к звукам. Так, для супруга и супруги у них единое имя из трех букв – «Зая». Странно, но на него откликается также и третий член семьи – уменьшенная копия собаки, Масяня. У Валеры в жизни одна любовь (Ленка) и две страсти – кока-кола и миноискатель. Громыко – человек с сильной волей. В последний день похода Валера отказался от вредной привычки – курения. Все 5 часов нашей езды в кузове грузовика домой он не курил.

Ленка Рыжая Громыко
Пост-гламурное существо из той породы, основной ареал обитания которого, кроме ванной комнаты и SPA-салонов, включает магазины и салон автомобиля. Но Ленка мужественно пошла с нами, поддавшись на увещевания Валеры о неограниченных перспективах отдыха и восстановления кожи на природе, а также благодаря его готовности упаковать в ограниченный по объему багаж 10 купальников Ленки и всю ее походную косметичку. Лена привязана к Валере и Масяне, мало ест и пьет. Она единственная может управлять Валерой. В общем, находка для экспедиции и уравновешивающий элемент для командира сплава. Носит косички и шляпу. Матом не ругается. Курит.

Щербаковы Алексей и Вика
Сплоченная семейка, авторы двух подрастающих девчонок, которые, как ни старались, в поход попасть ни смогли. Добрые люди, взявшие себе на голову из питомника юного 3-х недельного щенка и посвятившие себя его воспитанию и интеграции в современное гражданское общество. Хорошо, что есть свой дом и мама. Иначе бы не справились. Щербаковы – легкие и подвижные люди, с чувством юмора и садистским оптимизмом, добрые и симпатичные. Они как-то по-семейному похожи друг на друга, хотя представляют собой абсолютно разные типажи человеческой соционики: Леша – философ и практик, Вика – жизнерадостный сангвиник рижских кровей. Оба вместе – парочка.


Рузов Егор
Человек – категория. Совесть нашего сплава. Мнение нашего коллектива. Поварешка нашего котелка. Инструкция наших механизмов. Политолог кухонных посиделок. Лидер мнений. Эксперт в смежных областях. Короче, затычка в каждой бочке. Отчасти это извиняется его стоматологической профессией, ставшей для него хобби. Кому как не Егору, в самом деле, вникать в мелочи и уверенной рукой лечить по поводу и без? Апломб и категоричность Рузова, отточенные в словесных баталиях, делают из него непревзойденного спорщика. Он почти всегда аргументировано побеждает. Выиграть единственную вербальную битву во время похода, где Егор оступился, он не смог из-за того, вынужден был срочно покинуть арену споров по причине … болезни. Егор – форпост современных технологий. Первым в Беларуси он купил безинерционную катушку спиннинга, ввел в обиход слово «пикер», стал рассылать поздравительные открытки своим клиентам вместо повесток в кожвендиспансер и применил на Брестской улице стиль эклектика в архитектуре экстерьера своего дома. Егор – папа, который умеет все, кроме того, чтобы быть мамой. Но, как он сам говорит, это вопрос -решаемый и требует еще немного времени и специального финансирования. Все, что у Рузова в руках, дома и в клинике – это продукты высоких технологий. Его топоры рубят как лазерные резаки, его крючки подсекают на лету даже крупных насекомых и светятся в темноте. Говорят, что презервативы, которыми он когда-то пользовался (слухи, конечно же, но все-таки…) сами анализировали слизистые на предмет инфекций и распознавали имитацию женских оргазмов подачей отрывистых звуковых сигналов. В последнее время Егор сконцентрирован на размножении и строительстве семьи и быта. Является действующим психоаналитиком для своей собаки сенбернарско-курцхарских кровей.

Вудя (Кирилл Федоров)
Персонаж, который так же далеко дистанцирован в своей колоритности от настоящих имени и фамилии, как и диснеевский Woody Woodpecker (прототип его нынешнего Ника), от советского гуашевого Волка из «Ну, погоди!». Легкий человек, невесомый собеседник, воздушный тусовщик. Кирилл всегда бывает либо весел либо просто смеется. Забавник и заводила по части развлечений. Хмурым его никто не видел, никогда, кроме румынских пограничников, для которых Кирилл пытался сойти за албанского разнорабочего, перемещающегося по Европе в поисках поденщины – того требовал образ. Вудя – наш вечный моторчик, который веселит и вдохновляет всех и всегда, даже когда трезв и не накурен, что удивительно. Хотя, это было так редко…. Вудя – единственный в мире человек, который может реально зарабатывать на чистке картошки, применяя все способы оплаты своего труда – шантаж, энергозачет, бартер, переуступка прав по долгам и т.п. У Кирилла тонкий художественный вкус и стойкая ненависть к шансону, которая делает его незаменимым в лирические моменты в больших компаниях. Скучал по Танечке. Много рубил и пилил. А вообще – человек-паук. И еще – знает заветное слово для ловли рыбы. Но Ствиге это ему не помогло.

Андрей Кириллов (от Кирилла Андрей)
Страйкболист, который должен был стать баскетболистом. Человек, который знакомство с автопарком начинал и закончил с «копейки». Спортсмен, атлет и лунатик. Очень стильный молодой человек, у которого даже термобелье, проглядывающее через рваные джинсы со сниженной мотней, выглядело так же естественно, как сумочка от Луи Вуиттона на алой дорожке среднестатистических кинофестивалей.
Андрей находится в прелестном возрасте, когда радость от событий жизни явно превышает оскомину от их повторяемости. Очень позитивный человек со смещенным графиком жизни. Ночь – время бодрствования, день – гребли. За все время знакомства спал по-настоящему один раз – с зори и до прибытия машины на последней стоянке. Знает и любит современную музыку, любит тусоваться и тратить время на познание мира. Для познания своих пределов принимает средства, расширяющие свои горизонты до размеров нашей галактики. Говорит, помогает от насморка.

Автор (Руслан Гулевич) и Ян Русланович
Автор – это я. Ян - мой 7-ми летний сын. Худой, строптивый, ленивый и смышленый ребенок с ярко выраженной страстью к поджогам и поддержанию огня как такового. В походе Яна интересовали три вещи: костер, углеводистые продукты и техника пользования спиннингом. Нет, еще – тарелка, собаки и кока-кола. Девочки пока не интересуют. Учеба, впрочем, тоже. Насекомых не боится. Сало Ян впервые в своей жизни стал есть в походе. Лоялен к грязи и сухомятке. Жизнь в походе полюбил сразу и бесповоротно.

Игорь (Игр)
Как и Кирилл, в компании новичок. Обычно хмур и обстоятелен. Материалист и прагматик. Тихий труженик. При первом взгляде показалось, что Игорь выраженный нытик… но, практика показала, что он умеет не только смеяться, но и шутить. Даже трезвый.

Говорит Игорь мало, больше действует. Несмотря на астеническое сложение, прожорлив как и все худые люди. Лишних слов, впрочем, он никогда не тратит. В карельском походе известен случай, когда Игорь подписал свой гермо-мешок лаконично и просто «Игр».
Единственный поехал в поход в белой бейсболке. Этот героизм говорит о нежной ранимой натуре Игоря. А также о некоторой толике непрактичности, как вызове окружающей серости и грязи.

Алексей Колдунов
Открытый и располагающий к себе персонаж. Молод, активен, интеллигентен, уверен в своих силах. Так, был замечен в попытке небрежно удержать на левой руке срубленную березу весом не менее 300 кг. Носит панаму походного образца и активно использует традиционные методы рыбалки в стерильных водоемах.
Знает много песен на английском, поет с чудовищным колониальным акцентом, но мило и душевно. В его исполнении битлы звучат как гимн LG в устах типичного барного исполнителя караоке, а песни Пола Маккартни мелодичны, как хиты советского ансамбля «Ялла». Вудя весь поход был очень признателен Алексею за то, что он пел не на русском. Первым получил символическую походную травму.

Собаки…
В сплаве нас сопровождали три собаки. Коппер, герой предыдущего сплава. Берн, он же Зигмунд (эту кличку придумал Вудя и она как-то сразу приклеилась к Берну) – пес Егора. Дорогой заграничный экземпляр поисковой и спасательной альпийской овчарки. Его дружелюбие по отношению к людям не то, чтобы граничило с преклонением перед homo sapiense, но, скорее напоминало откровенную трусость перед любым существом человеческой породы. Малыша, видимо, настолько напугали в детстве, что теперь даже человек-паук для Зигмунда воплощает весь вселенский собачий страх и ужас. Зато Масяня, терьерский каминный пес, защита Громык, был очень признателен Рузову за то, что тот взял Берна в поход. Зигмунд заменил Масяне его любимого плюшевого зайчика в ежедневных спортивных упражнениях, которые сочетают в себе комплексы подтягивания и активной работы приводящих мышц бедра и таза.
Коппер, тень овчарки, вписанная в силуэт дворняги, сильно повзрослел, стал разумным и вполне респектабельным псом, проявляющим удивительные чудеса понятливости в вопросах выживания и самообеспечения. От старого Коппера, терроризировавшего прошлый сплав своей инфантильной несносностью, у него остался лишь легкий след истеричности и неимоверная прожорливость.

Эта банда охраняла наш лагерь от чужих и от своих тоже (Зигмунд), подчищала запасы пищи путем воровства и грабежа (все без исключения), собирала клещей (в основном Коппер), путалась в ногах (все, кроме Масяни), развлекала нас эротическими шоу (Зигмунд в роли девочки и Масяня в роли мальчика), охотилась за велосипедистами и мотоциклистами (Коппер и Масяня).
Масяня удивил своей настоящестью, несмотря на размеры и стать. Как взрослый он облаивал нарушителей территории, обозначал агрессию к чужакам, гонялся за мопедами и задиристо и громко облаивал кого ни попадя, комично выступая в роли вожака стаи.

День первый. Приезд. 4 мая
Сбор был назначен возле дома Егора, который можно легко узнать на Брестской… да что там на Брестской. На любой улице Минска его легко найти по описанию, которое обычно у всех звучит примерно одинаково: «Будешь ехать… ну, а потом увидишь….» Действительно, дом Егора представляет собой тот самый редкий образчик урбанистической компенсаторной архитектуры, когда на 6 сотках можно увидеть все заслуги человечества, воплощенные в краткой комиксной версии с некой надеждой на будущее планеты – асимметрия, буйство красок, забор из сварных ошметков ржавчины…. И все это как-то мило и по-новаторски. Действительно, пройти и не заметить такое чудо сложно. Как Рузов совмещает в одном объекте несколько стилей, не пресыщая зрителя, надо поинтересоваться у культурологов. Странно, но дом смотрится достаточно гармонично, примерно так же, как спиннинг за пол штуки баксов в сажалке с карасями на задворках умирающей деревни – экстравагантно, но вполне уместно.

Первыми к привычному грузовику, как порядочные, подтянулись Громыки и сборщик байдарок Андрей, нанятый за 30 баксов, как оказалось, почти на всю жизнь. Потом приехали мы с Яном, подтянулся экипированный как опытный британский помещик перед выездом на Суматру Егор. Тенью в отдалении мелькал Берн, который еще не знал, что судьба уготовила ему стать Зигмундом.

Кроме того, возле кузова грузовика, хмуро глядя на белорусскую весну, шатался Игорь. В шутках и прибаутках мы дождались с привычным опозданием в два часа Щербаковых, Вудю и Андрея. Всех запихнули в кузов, открыли бутылку белорусского бренди и тут же тронулись. Валера Громыко поведал нам, что на сей раз судьба проведет нас по приграничным с Украиной землям Полесья, где протекает Ствига, приток Припяти.

У Валеры была ламинированная карта местности 20-х годов прошлого века, GPS-навигатор и картографическая поддержка для туристов на ноутбуке. Вудя торжественно продемонстрировал компас и курвиметр, который очень заинтересовал Яна .

Бренди значительно снизил духоту и скученность внутри тента, пыль и шумы перестали беспокоить. К тому же нас вовсю развлекал человек-паук (Вудя), который после очередного косячка ловко забрался под самую крышу фургона и, цепляясь ногами и руками за прекладины, лихо лазил вдоль и поперек тента над нашими головами. Ян, воодушевленный такой открывшейся возможностью, хотя и не курил, следом вспорхнул под потолок и был безмерно счастлив, поминутно зависая где-то сверху, откуда неслись его радостные возгласлы с приглашением к участию в игре.

Примерно к третьей бутылке после нескольких остановок, когда мочевые пузыри отработали пару полных циклов, мы приблизились к месту высадки. На удивление, вблизи точки «А» не было привычных нам железнодорожных путей, которые, хитро прячась в семиотике карт, обычно представали перед нами подло и вероломно в самые неподходящие моменты. Нет, все было чинно и благородно. Нас встретил населенный пункт Дзержинск, где местный скотный двор, машинный двор и кладбище для удобства местного населения были сблокированы на одной поляне. На заборе сидели дети аборигенов в китайских спортивных костюмах и джинсовых куртках, видимо, уже рождающиеся здесь с пальцем в носу. Не было только одного – понимания, как попасть к реке.

Мы сделали привычную ошибку – попытались пойти по карте, вооруженные GPS-приемником и ноутбуком. Такие технологические изыски, естественно, сильно облегчили нашу работу. Обычно мы мотыляемся два-три часа возле планируемого места выгрузки в попытке найти речку и подъезд к ней. Сейчас нам удалось сделать это за двадцать минут – после короткого путешествия по дивного вида сельской районной свалке мы глубоко увязли осями грузовичка в карьерном песке через считанные минуты. Конечно же, мы выковыряли машину и попытались форсировать песчаные дюны на дороге сходу, потом внатяг, потом наискосок. Когда этот онанизм всех достал окончательнао, а все лишние силы ушли на крики и толкотню возле бамперов и кабины, было принято рациональное решение. Мы тупо поехали обратно в деревню и наняли тракторную подводу и местного лоцмана, специализирующегося на болотах, чтобы нас отвезли к Ствиге.

Тракторист-лихач со специально заляпанными грязью номерами (видимо, чтобы на камерах видеофиксации превышения скорости, которыми щедро увешаны сосны в близлежащих лесах, невозможно было определить транспортное средство) повез нас по разбитой дороге между луж, прудов, разбросанных грязных домишек; потом покинул пределы села, украшенные вереницами гусей, и углубился в лес. «Скоро?» - спрашивали мы его каждые 15 минут тряской еды. «Дык вось тут радам – мо, с кiламетр!» - неизменно отвечал он. Когда мы почти приехали, вспомнили, что забыли самое главное – коробку с болтами, без которых байдарку собрать невозможно. Решили, что сгоняем трактор еще раз, а мы пока обживемся на берегу. А он уже был действительно рядом. Еще один поворот руля – и мы, переплыв огромную прозрачную лужу приливной воды, оказались на полуострове с видом на живописный разлив.

Там было все – бесконечная гладь реки, дубы и сосны, березы и трава, комары и мошки, солнце и облака – все, что нужно для полноценного отдыха. Закипела работа, все занялись делом – ставили палатки, ходили за дровами, учились обращаться с походным туалетом (шутка). Ян в процессе дефекации умудрился оцарапать себе бедро зверским образом, а вот с Лехой Колдуновым ситуация сложилась посерьезнее. Мы валили березу на берегу болота на растопку. Она, как всегда это бывает, была наклонена в сторону воды и стала падать, естественно, в грязь. Разгоряченный алкоголем и свежим воздухом Леха попытался ее словить на руки…. В общем, было забавно. Много крови по мелким поводам. Понятно, что береза все равно упала в говнище. Но зато доктор смог продемонстрировать свое умение и нужность в экспедиции, пролечив Колдунова аптечными препаратами. Обошлось царапинами и порезами.

Сбор байдарок, вопреки заверениям Андрея-спортсмена, растянулся надолго. Все отдельные части и палочки телескопического вида упорно не подходила одна к другой и просто не втыкались, не соединялись и не укреплялись. Остовы росли очень медленно и подозрительно криво до той поры, пока тракторист, выматерившись, с испугом предположил, что он может остаться с такими темпами здесь до ночи (а ему предстояло везти Андрея к машине для возврата домой – мы же взяли его только на сборку). После чего, махнув кружку водки, взял в руки плоскогубцы и отвертку и, пользуясь своими клешневидными плоскостопыми ладонями , за полчаса собрал штук пять байдарок, покуривая недорогие местные сигареты, запах которых заставлял насекомых держаться подальше. Впрочем, активно в сборе байдарок водителю помогал Валера с ребятами. Скелеты быстро обросли ПВХ-обводами и вскоре вся линейка из 6 судов лежала на траве.

Вечерело, наши про-активные рыбаки как могли рыбачили, переполосовав блеснами и пикерами русло реки. Клева упорно не было. Прикатившая свои воды из-за украинской границы, Ствига не хотела делиться рыбой.

Трактор уехал, костер поспел, я занялся приготовлением шашлыков. Егор, походя, заглянув в одно из пластиковых ведер с мясом, авторитетно заявил, что шашлык задохся, испортился и завонял, поэтому жарить его нужно до корочки, глубоким температурным воздействием уничтожая сальмонелл и гельминтов. На мое робкое замечание о том, что в запахе повинен горчичный соус, обильно смачивающий мясо, Егор лишь укоризненно посмотрел на меня и нехорошо улыбнулся, поигрывая патентованным ножом, подаренным ему вместе с собакой лихим швейцарцем-собакозаводчиком. Я смиренно потупил взор и продолжил свою поварскую деятельность, а Рузов пошел испытывать нож в метании.

Перо оказалось действительно очень острым и с прекрасными аэродинамическими качествами. После первого же легкого броска, пружинисто срикошетив от ствола дуба, нож легко преодолел несколько метров по параболе и, прошив насквозь ткань палатки Щербаковых, пронизал надувной матрас, где нашел покой в туристических ковриках, завязнув острием в грунте. Леша был так доволен перспективой всю неделю спать на сырой земле под струйками дождевой воды, что Егор даже чуточку смутился, а потом щедро предложил свою помощь в описании технологий возможного исправления проблемы и намекнул на скидку в 20% на услуги стоматологии для семьи Щербаковых, включая Коппера.

Место, в которое нас привезли, не просто навевало мысли о рыбалке и рыбном изобилии. Где-то подсознательно звучала мысль – «а может, и уху сделаем сегодня?». Тишина и красота, поворот русла, обилие растительности и отсутствие людей практически гарантировали немедленный улов. В отличие от Вуди и Колдунова, по-любительски размахивающих спиннингами рядом с лагерем, Егор подошел к делу основательно: выбрал самый важный стратегический участок, осеменил его подкормкой, поставил стул, раскрыл ящик с рыбацкими прибамбасами, забросил неторопливо пикер и только после этого прихлопнул пару десятков комаров на щеке.

Шашлыки мирно томились на рогульках и прутиках, темнело. Рыба не торопилась отвечать взаимностью рыбакам, хотя блесны весело сверкали своими разноцветными боками в лучах заходящего солнца, заманчиво виляли хвостиками, вращали лепестками, тарахтели и призывно изгибали металлические спинки.

Когда мы все вместе собрались у костра, шашлыки были почти готовы. Водка ходила по рукам, закусывали бутербродами с салом и колбасой. Кола лилась рекой чуть поменьше, чем та, возле которой мы припарковались. Предстояло выбрать командора. Но, вместо обычной баталии со псевдо-настоящими склоками, формированием партий и лобби, жонглирования бумажками голосователей и предвыборными популистскими речами, все вяло показали на Валеру Громыко, а тому было лень отбрыкиваться. Вот так Валера пошел на третий срок, не прилагая к этому серьезных усилий. С дежурствами была тоже полная демократия. Вместо обычного жесткого графика дежурств и меню решили – пусть будет как будет…. И отпустили ситуацию. Забегая вперед, хочу сказать, что приверженность лагерной жизни к такой либеральности доказало свою продуктивность. Все как-то делалось само собой, никто не ленился, всегда были желающие приготовить, помочь и нарубить.

Шашлыки томились долго и прожарились очень хорошо. Егор был очень удивлен, но отдал должное мясу наравне со всеми. Неизвестно доподлинно, впрочем, но, возможно, его настороженный организм все-таки как-то не так принял шашлыки… В общем, извините за детали, но с этого вечера Егор был слегка привязан к естественными настойчивым участившимся отправлениям организма.

Валера после третьей или четвертой посвятил несколько фраз нашему маршруту. Планировали так – завтра переход 20 км, дневка, потом два перехода с дневкой посредине, в сумме – 50 км. Для быстрой и удобной байдарки такие цифры казались попросту смешными, и мы посетовали на то, что грести практически не придется, потому что 20 км для «Тайменя» - это тьфу, а не работа. Игорь придерживался другой точки зрения, впрочем. Он сказал, что лодки будут гружеными, а река извилистой, коряги – острыми и халявы не будет. За этими разговорами мы постепенно нахлебались огненной воды, и разговор, почему-то проскочив стадию «женщины», сразу зашел о политике. Полемика между членами экспедиции, в которую входило 10 белорусов и один свежеиспеченный россиянин (я), строилась вокруг темы «Легко ли жить в Беларуси». Мнения разделились. Одни считали Беларусь мировым отщепенцем и страной с нестерпимо оскорбительными условиями для бизнеса и развития, другие справедливо полагали, что Беларусь на фоне своих ближайших соседей смотрится вполне прилично. Но когда разговор перешел на личности, вспомнили и бобруйского знакомого Егора мамы тетки, который 10 лет работает в Нюрнберге врачом в госклинике, и уровень безработицы в Бельгии, и практику несправедливой дискриминации при найме на работу в Латвии. Постепенно спор перешел в область доминирующего преимущества родины в вопросах удобства проживания и постепенно сам собой сошел на нет. Янка отправился спать, а взрослые еще долго сидели у костра, по традиции первого вечера на сплаве расширяя границы познания до дозволенных физиологией пределов.

Ночь, которая наступила, была единственной за поход холодной и сырой. Под утро мерзли щеки и индевели губы, морозный воздух со свистом врывался в запакованные в спальном мешке легкие, мерзли отдельные фрагменты и сочленения тела. Но это было уже под утро. А пока мы спали, за пятачком суши шуршала и плескалась вода, щебетали и сорили шорохом и возней птицы, где-то в отдалении слышался еле различимый смех русалок. Дотрескивал огонь, скреблись хоботками комары, оставленные снаружи, и настойчиво, хотя и безуспешно просили своих проскользнувших таки внутрь сородичей помочь им открыть молнию в нутро палатки.



День второй. Переход. 5 мая
Утро встретила нас солнечной погодой. В лагере царил разброд и шатание. Кто продирал глаза, кто мирно храпел в палатке. По лагерю шатался Коппер, пытаясь найти легкую наживу в тарелках и туесках. Где-то вдалеке мелькала кисточка хвоста Зигмунда, который на всякий случай проявлял осторожность по отношению к взрослым членам экспедиции в силу своей природной пугливости.

Постепенно приведя в порядок помятые лица, мы позавтракали свежей гречневой кашей с вчерашними свиными колбасками, которые таки допрели на углях вечером во втором эшелоне кашеварства, разобрали поклажу и начали размещать ее в сигарах байдарок. Разбились на команды – две двойки – я с Яном, Егор с Берном, остальные разместились в тройках по двое. Самая большая хитрость в байдарочном деле, поскольку суденышко, пусть даже и туристическое, не отличается запасом излишней устойчивости – правильно распределить вес и седоков. Сильный – назад, толстый и тяжелый – назад, грузы – равномерно – по корпусу. Большинство из седоков устраивались не на полу байдарки, а, сознательно повышая центр тяжести, но погружая свою задницу в бережный комфорт, - на гермо мешки. Я тоже попытался сесть повыше, но лодка качнулась столь угрожающе, что я сразу понял – мой центр тяжести должен стремиться к уровню воды – все-таки вешу я больше 110 кг. Как-то получилось незаметно, что нам насовали много общественных грузов, отчего наша с Яном байдарка на воде смотрелась достаточно комично – присев на корму, она возвышалась носом фортшевнем, который украсил Ян, гордо взирающий на водную гладь с высоты капитанской рубки.

Постепенно все утряслось и уселось, и байдарки одна за другой стали на воду. Последним подарил нам представление Егор. Зигмунд упорно не понимал, куда ему и, главное, почему надо сесть - и не поддавался силовым попыткам Рузова затащить собаку в лодку. Егор для профилактики сел в лодку сам и отъехал от берега. Испуганный Зигмунд сиганул за ним по кустам и бросился в стремнину. Там его и настиг Егор и втащил, рискуя перевернуть весь экипаж, руками в лодку. Мокрый и счастливый пес, истекая водой, улегся в носу байдарки. Наша кавалькада, растягиваясь на километры, стала штурмовать извилины и повороты реки.

Быстрые мелкие лесные реки устроены так, что стремнина обязательно выносит вас на корягу – подмытые берега, шеренга за шеренгой, роняют деревья в воду, и они, выгнивая и истлевая, уступают место другим, напирающим.

Лодка, соответственно, всегда услужливо стремится на корягу. Более того, если коряг в русле две или три, она обязательно постарается напороться на самую опасную из них. Отсутствие киля делает Таймень достаточно ленивым в поворотах. Его высокая инерционность, усугубленная загрузкой, заставляла налегать на весла для того, чтобы заставить эту посудину выписывать необходимые вензеля на воде.

Привыкая к поведению байдарок, мы прошли первые километры. Красота вокруг простиралась дикая и неописуемо сказочная. Речка шла вровень с уровнем земли. Как будто кто-то топором прорубил русло в лесу. Но при этом густая растительность обрамляла берега так, что местами на границе вода-земля стояла живая изгородь, за которой виднелись следы болот. Когда идешь по такой речке, понимаешь - случись что, и пристать-то некуда. Час за часом мы полировали водную поверхность, перекусывая, кто чего припас. Огненная вода помогала держать высокий темп и настроение.

По прикидкам Валеры через 7 км после старта мы должны были увидеть останки былой деревни, где планировалось провести изыскательские работы на предмет кладов и дорогостоящих предметов культа. Деревню перевезли еще в 20-х годах прошлого века «на материк», что открывало перед воображением поисковиков шикарные перспективы.

Странно, но эти 7 километров как-то непонятно растянулись. Час за часом мы гребли с недоумением, наматывая километры, а ориентиров типа «мост», который должен был стать первой засечкой на пути колонны, не было. Валера хранил уверенное молчание, а мы смиренно проникаясь уверенностью командора, не роптали (Ян не в счет, он первый раз).

Когда нас вынесло на какой-то понтонно-самопальный мост, уже было часа два пополудни. Мост оказался таким низким, что проплыть под ним было нереально. Началась переправа волоком мимо моста, который связывал загадочные танковые отметины в грунте между двумя рощами. Пока мы разгружали лодки, переносили вещи и сами байдарки, Валера установил контакт с космосом. Тот поведал что-то настолько сакральное, что Громыко лишь нахмурился и закурил.

Пока мы переезжали, в руки съемочной бригады попались ящерицы. Одна из них, зеленая, крупная, была чудо как живописна. Из-за нее сплав задержался на пол часа – всем хотелось сфотографировать ее на руке, ноге, торсе. Пока мы тренировали мышцы, Вудя с Игорем пошли другим путем и протаскивали лодку под мостом. Когда она стала в аккурат посредине фермы, дело застопорилось, но Игорь мигом разделся и, помогая себе веслом, нырнул и завершил проход «Тайменя» под мостом. Это было очень живописно и весело и как-то скрасило наши погрузочно-разгрузочные работы.

Дальше по плану была та самая деревня, изобилующая кладами. О ее существовании не напоминало ничего, коме пары случайно уцелевших торчавших на берегу бревен. Рядом с ней стояла триангуляционная (не спрашивайте меня, что значит это слово – он пришло из подсознания) вышка со смотровой площадкой, и расположилась живописная заводь, отделяющая основное русло от старицы. Мы десантировались на берег и попали в такое плотное кольцо насекомых, что стало даже как-то сразу страшно. Несмотря на жару дня, тучи комаров и мошек взяли нас в осаду. Все стали кутаться, кто во что горазд, но терпели – ведь командору нельзя было перечить – надо искать клад – значит надо!

Валера с добровольцами и собаками ушел в направлении бывшего села, а мы расположились на полянке рядом с берегом. Жужжали кровососы, пилась водка с салом внакладку. Да, кстати, перед тем, как причалить в эту заводь, мы нашли и внимательно осмотрели очень технично поставленную сеть, перегораживающую полностью выход из старицы в основное русло. Так вот. Рыбы там не было. Никакой. Даже намека на нее…

Изыскания с металлоискателем были недолгими. Вскоре покусанный и нервный Громыко вернулся в компанию, с остервенением прихлопывая десятки комаров каждым движением руки по оголенным частям истерзанного тела. Клады, охраняемые полчищами насекомых, так и остались лежать в сырой земле – те десятки мешков и кубышек с картофелем, салом и предметами обихода сельчан версии начала прошлого века – все они теперь будут ждать следующего, более удачливого кладоискателя…

Загадочное явление природы
Через несколько поворотов реки мы вышли на Т-образный речной перекресток. Наша байдарка с Яном шла первая и мы, не дожидаясь остальных свернули было направо, но, пройдя пару десятков метров, поняли, что дали маху и потеряли русло, зайдя в маленький лиман, где из-под мелкой воды уже виднелась луговая трава, прошлогодние дубовые листья с веточки с желудями. Пока мы сознавали свою ошибку, в этот тупичок набилось пару лодок. Мы остановились на минутку, чтобы развернуться, как вдруг боковое зрение отметило на воде быстро движущийся объект. Он моментально пересек периферийную область и, как торпеда, пошел прямо на лодку Щербаковых. Если бы это был фильм про немецких подводников, должен был бы неминуемо раздаться взрыв. Но то, что увидели мы, было еще более поразительно – Викины волосы вдруг, подброшенные невидимой силой, стали вертикально. Впрочем, это длилось одно мгновение, сгусток проскочил дальше – почему-то ошалевшее сознание, пытаясь объяснить происходящее, настойчиво подсовывало легко объяснимую и понятную версию животного. И действительно, это перемещение на воде было внешне было похоже на волну, которую может создать акулий плавник (правда, по данным ихтиологов в Ствиге акулы не замечались последние несколько миллионов лет) или бобра (ну, если бы были бобры, которые могут перемещаться под водой со скоростью 40 км/ч). Однако при ближайшем рассмотрении стало очевидно, что под загривком летящей воды нет ничего живого. Тем временем, хаотически перемещаясь по акватории, сгусток пересек курс следующей лодки и в момент соприкосновения объекта с лодкой куртка Игоря будто от взрыва моментально взлетела вверх на несколько метров, беспомощно размахивая рукавами, остановилась на миг в высшей точке подъема и затем безвольно рухнула вниз, в воду. Водяной клубок несся дальше, плутал между лодками, затем сделал резкий поворот и нырнул на сушу. Там это «нечто» вздыбило траву и почесало в лес.

Все это происходило за считанные секунды, но Валера успел достать камеру и попытался снять на видео происходящее. Естественно, камера не включилась. И теперь я верю россказням про очевидцев НЛО, которые твердили сначала про засвеченную пленку, а потом про пустые кадры цифровиков. Неудивительно. Валера тоже все делал правильно, но в состоянии полного охренения не нажал кнопку старта. Или нажал не ту. Неважно, главное, что у нас не осталось ни одного кадра, а только воспоминание о состоянии легкого органического ужаса при встрече с неизведанным и непонятным.

После долгих совещаний решили, что это либо микро-торнадо – потому что воздействие было все-таки воздушным – это подтверждала и Вика, которая сравнила ощущения при прохождении через «явление» с действием мощного пылесоса – либо нечистая сила, охранявшая клады в деревне, которая гонит нас подальше от заклятых мест. И только теперь становится понятным, что, скорее всего, это был орел. Но к этому еще надо было придти путем анализа собираемой о странностях в окрестности Ствиги инвормации.

Обменявшись ощущениями, тронулись дальше. Солнце завершало свой путь по небосклону, наш караван все больше и больше растягивался. Порядком натруженные руки продолжали лопатить веслами воды Ствиги, иногда устраивались привалы на воде. Пресловутые 20 км по ощущениям приближались уже к добрым 30 километрам, когда мы нашли очаровательный остров среди водяной пустыни. Песок, немногочисленная растительность и прекрасные виды в окружении бескрайних разливов простирались перед нами.

Первые лодочники изнеможенно вылезли на берег и начали формировать лобби в поддержку этого места как места завтрашней дневки. Ян Русланович в приливе утомленного вдохновения бросился в разведку… и всем казалось, что вот оно! - мы почти дома.

Но прибытие задержавшегося командора мигом порушило все наши несбыточные надежды. И место оказалось преждевременное, и пейзаж – неважным. Кроме того, по уверению Егора, - река здесь была не рыбной. Валера пламенно уверял, что мы не дошли до заветной стоянки каких-то пять-семь километров – еще немного, и мы окунемся в девственную прохладу дубовых рощ на высоком сухом берегу в живописных местах, где нога человека не ступала со времен второй мировой войны. Там осетр и хариус, мирно обмахивая друг друга крупными плавниками, неторопливо делят добычу, которой изобильно снабжают их небеса. А легенды о мотыле и опарыше, которые местная рыба слагает со слов тех товарищей, которым повезло побывать в верховьях Ствиги, оказывают столь сильное растлевающее влияние на умы рыбной молодежи, что требуется очень внимательно контролировать размеры садков, чтобы справиться с потоком желающих наброситься на самую незамысловатую снасть… Пришлось сжать зубы, доедая остатки печенья наравне с Коппером, и тронуться дальше, разминая затекшую от плоского сиденья задницу.

В какой-то момент Вудя и Колдунов увидели орла. Так они рассказывали потом всем остальным. Орел якобы шел наискосок по отношению курсу их байдарки, режа угол, летел на спине, взмахивал только одним крылом, а второе заложил за голову, мечтательно повернув ее к солнцу. Пролетая над ребятами, он зевнул и вскользь посмотрел на сплавщиков. После секунды молчания орел игриво подмигнул Вуде, сделал полный взмах, перевернулся в воздухе и упал за поворот.

Но об этом коллеги поведали нам чуть позже. А пока что с шести вечера мы упрямо гребли почти до заката, пока судьбе не угодно было показать нам первый островок суши среди бескрайних болотных просторов. Уже не спрашивая мнения командора, все дружненько ринулись к этой земле обетованной и сразу же отмели все возможные вопросы по поводу поиска еще «более подходящего для дневки места». А тот, правда, и не возражал.

Все были голодными, немного злыми и порядком уставшими. Ян первым метнулся за хворостом и, пока остальные медленно разминали заиндевевшие от неподвижного использования члены, не занятые в гребле, все спутники европейской части СНГ зафиксировали вспышку на нашем берегу – это как-то чрезвычайно весело занялся костерок, поднявшийся метров на десять вверх благодаря прошлогодним листьям и какой-то неведомой силе. С помощью лопат и сноровки мы потушили это адское пламя. После этого возня вокруг лагеря вошла в более спокойное русло.

Ствига предложила нам высокий берег, полого восходящий к соснам от самой воды, очертаниями неправильной формы. Линии берега причудливыми лекалами обрамляли русло реки, старицы, заливы и половодные луга, обязательные болота и другие водные завоевания вокруг и около стерильной торфяной реки.

Пока готовились макароны с консервами, ночь спустилась на лагерь окончательно густой полесской темнотой того сорта, которую обожают контрабандисты. После трапезы настало время разговоров и воспоминаний. С помощью того самого курвиметра и здравого смысла все пришли к выводу, что за день мы прошли от 35 до 10 000 километров. На последней цифре настаивал, впрочем, только Ян, поэтому в зачет среднего арифметического она не пошла. Коллегиально было вынесено решение, что одолели мы порядка 40 километров. Громыко сказал, что это прискорбный, но уже имеющий место быть историей факт стал возможным исключительно из-за ошибки навигации при выгрузке на первое место стоянки (т.е. виноват опять пьяный тракторист). Судя по косвенным признакам, создавалось ощущение, что стартовали мы с территории Украины. Тогда становилось вполне объяснимым неимоверная концентрация в битом стекле на берегу продукции «Союз-виктана» и останков бутылок из-под пива «Черниговское» на берегу, где нас сгрузил механизатор.

Усталость в это вечер не позволила ночным бдениям задержаться до привычного рассвета, но ребята таки успели накрыть на всякий случай тентом общаковское имущество. Как оказалось, не зря.


День третий. Дневка. 6 мая.
Ночью шел дождь, а как только он закончился, Егор пошел на рыбалку. Он достал свой самый сокровенный пикер, установил его в том месте, где река шептала ему «Здесь, здесь, здесь тебе повезет, о исполин – технолог рыбной ловли, о апологет современных методов ужения на Ствиге. Бросай же, бросай же скорее!» Оставшуюся часть акватории Егор старательно проутюжил вначале блесной с вертушками, потом окуневыми колебалками, потом щучьими ложками, затем, для острастки и уже с удивлением, атомной наживкой с горящими глазами, виляющим хвостом и запахом юной плотвы на Дунайском лимане…. Все было тщетно! Рыбы не было.

Затем к Егору по мере пробуждения присоединилось все мужское население стоянки, которое могло держать в руках удочку или спиннинг. Результат примерно совпал у всех рыбаков: от одной до трех потраченных впустую блесен. Впрочем, Леша уверял всех, что на пикере Егора имел сеанс борьбы с какой-то рыбиной, которая сошла возле самого берега, где перекат и стремнина. Мол, был клев, он подсек, рыба вильнула, навязала ему борьбу, долго водила удилищем взад-вперед, потом мощно ударила и сошла … Все выслушали молча покивали головой, вспоминая орла.

Егор после завтрака с яичницой на сале забился к себе в палатку почитать вторую главу нашумевшей малотиражной книги Сабанеева «Рыбалка в притоках Припяти», а Валера был занят командорским делом – он натаскивал Зигмунда. С помощью добровольцев Валера опытным путем установил, что границы охранной зоны Берна обычно составляют около 200 метров. Причем, сам Берн в это время находится далеко от центра этой зоны, предпочитая охранять сон хозяина дистанционно, в кустах.

Тем временем лагерь поразило обычное благоденствие первой дневки. Рекой лилась немногочисленная сгущенка, была открыта последняя коробка с печеньем. Доедались помидоры и раздавленные при переездах намеки на них, активно двигалась по рукам кружка с водкой. При желании можно было заметить, что мы стоим на границе кратера непонятного происхождения, поросшего сосняком. Место было чарующим и диковатым, наш полуостров на время половодья стал островом. А людьми здесь не пахло, о чем авторитетно заявил Валера после того, как его исправный миноискатель не проронил ни звука в поисковых операциях возле лагеря.

Вика и Леша залечивали раны от соприкосновения с корягой повышенной абразивности, Зигмунд выглядывал по кустам, Ян бросал летающую тарелку так, что через пол часа занятий не осталось ни одного равнодушного. Егор, поспевший к полудню с идеей борща, весело и незаметно подключил всех, кто был у костра, к его приготовлению.

Сам Егор время от времени отлучался от костра, поскольку расстройство организма, хотя и сдавало свои позиции, но по-прежнему требовало от него самого внимательного отношения к себе. Отступая от норм приготовления Борща походного, красного, навязанных Петраковым, Егор не концентрировался на нарезании моркови звездочками и полностью отказался от строгих ювелирских стандартов в нарезке и обработке других овощей. Он сделал упор на изобретательность и новаторство – утиные консервы, сельдерей ломтями – и не прогадал. Борщ получился таким вкусным, что добавки не просили только ленивые. Его мы и пили и ели, пока не пришло время ужина, подгоняемое дневным сном и общим вялым состоянием природы с пониженным давлением атмосферы.

В беседах и неспешном времяпровождении нас застали сумерки. На ужин решили приготовить еще не набившие оскомину макароны. С тушенкой. Обычная норма – две банки. А надо сказать, тушеночка у нас была двух видов – «Ветчина любительская» и «Говядина любительская», та самая, где на банке нарисована тарелочка. Изображена аппетитно, хотя и излишне схематично. Так вот, от свинины, открытой в довесок к говядине (у нас приветствовался подобный кулинарный fusion), шел весьма специфический запах. Коппер, который за дохлую подгулявшую утку был готов по заверению Вики, отдать жизнь и собачью душу не раздумывая ни секунды, был настолько очарован этим амбре, что делал перманентные попытки присвоить этот запах вместе с банкой в свое исключительное пользование. Открывший банку Егор, понюхав славную свининку, устроил примерный тест на обоняние среди всех собравшихся у костра. Все единодушно сказали «штын», «сдохло», «такое жрать нельзя»…. И так же единодушно сказали, что надо бросить содержимое этой баночки в макароны, мол, рассосется…. Так, естественно, и сделали. Когда еда была готова, всем положили по порции. Каждый трепетно и недоверчиво принюхиваясь, втихаря выколупывал из палитры макарон куски ветчины и незаметно подбрасывал Копперу. Это был момент его наибольшего счастья. Леха Щербаков, появившийся уже к раздаче, выслушав всю историю, сказал – «Мне как всем!», за что заслужил восхищенный взгляд супруги и статус героя-альтруиста в глаз других, кроме Коппера. Тот его привычно ненавидел за пищевую конкуренцию в семье.

Первые пол часа после ужина все сидели, подозрительно поглядывая друг на друга. Потом, ощутив, что и на сей раз ботулизм не явился к нам в гости, заметно повеселели и стали готовить мудреный «Бэйлис по-полесски» .
Под него и под треск сучьев в костре стало тепло и приятно.

В этот вечер Вудя и Андрей, не веруя в рыбную стерильность реки, ездили самостоятельно на байдарке на дальние кордоны за рыбой. Понятно, что зря старались. Но для истории важно.

Вообще, этот вечер вошел в анналы наших сплавных историй некоторым подъемом народного творчества в отношении к рецептуре спиртного. Сначала, как уже упоминалось, был Бэйлис, потом - водка на бруньках собственного приготовления, с лимонной цедрой. Было положено начало новой традиции – готовить в сплаве не только еду, но и спиртные напитки. Результаты разгулявшегося народного творчества в части рецептуры были приняты очень благосклонно подавляющим большинством.
Причем приняты настолько благосклонно, что вечер по мере опустошения пластиковой 5-литровой бутыли становился все более дружелюбным и теплым. А надо отметить, что местечко, в котором мы остановились, было несколько странноватым. Ни рыбы, ни засилья пернатых – обычно всю ночь на природе поют соловьи, трещат какие-то мелкие пернатые, журчат скворцы и прочая мерзость. Но на сей раз, к стерильности реки по части рыбы прибавился подозрительный вакуум по части птиц. Только почему-то названные Вудей «удоды» - в миру кукушки - изредка перекликались по периметру, да неопознанные голоса примитивных птиц-пугальщиков-наивных-туристов трещали далекими отрывистыми трелями.

Завтра предстоял очередной переход. Но пока мы сидели душевно, с шутками прибаутками и перефразами, апофеозом которых стал постепенно новый походный словарь, в основном паразитировавший на трех основных темах:

1. Амаль шмаль
Приятное созвучие, которое означает либо скорый конец приятственной процедуры (события) или близость объекта к эталону. Слово «амаль» подхватил Вудя из моей какой-то белорусской реплики, содержащей «амаль што …» и путем незатейливой кастрации и присовокупления к бобовым у него вырос новый привитый лингво-уродец, который вызвал сначала приступ хохота, потом, повторенный раз 100, прижился и вошел в лексикон Вуди и Андрея. Варианты: «амаль скончылася шмаль», «амаль не шмаль» и т.д.

2. Dark side of the….
Прозвучав случайно возле костра на какой-то из первых ночевок, фраза-паразит стала применяться в отношении любой негативной окраски события или объекта. Например, подгоревшие Вудины ботинки канареечного желтого цвета, запачканные удивительно черной грязью потустороннего происхождения – dark side of the ботинки. Это вполне очевидно, звучит хорошо и, главное, всем все понятно.

3. East side (в оригинале west side – прим. автора) is the best!
Фраза, выхваченная из контекста какого-то черного гангста-фильма про молодежнные группировки, где фрагмент высказывания звучал в уличной перепалке. Фраза своим чарующим звучанием и очевидным переводом понравилась нашей молодежи, которая ее легко интегрировала в современную лексику и фонетику русского языка. Использовалась при случае, без него и вопреки всему. Обозначала высшую степень удовольствия и восхищения или просто наплыв чувств. Иногда, под настроение – просто заменяла любую другую фразу, которую надо было усиленно формировать, но было лень. Стала универсальным сленговым атрибутом нашего сплава. Главным распространителем этой заразы оказался Ян, который с упорством механического патефона повторял ее поминутно, вызывая покровительственные благодарственные ленивые смешки от авторов этого предложения. Андрей выразил надежду, что правильное владение интонациями и правильно поставленное произношение позволит Яну стать законодателем моды в сообществе первоклассников его школы.

Паранормальная история
Ночью я проснулся от необычного звука. Сначала пытался заторможенным сознанием приписать его действию сна, затем, не открывая глаза, пробовал опознать источник этого звука – низкочастотного, запредельно глубокого, который без перерыва, меняя частоту гудения, звучал у меня в голове с постоянной неумолимой силой. На что он был похож? Если бы не низкие тона, я бы сказал, что это был полузабытый уже голос модема во время установления связи, когда идет обмен данными между модемом одного компьютера и таким же устройством на том конце провода. Это такое характерное свиристенье, звон и попискивание разной тональности, быстрое и почти хаотичное. Но это был не модем. Что-то сильное и мощное, не торопясь, выдавало в эфир планомерно и спокойно свой сигнал. И это сигнал заставил меня проснуться в некотором замешательстве. Я вышел из палатки. Был четвертый час ночи. Потрескивал костер, возле которого сидела почти трезвая фигура Андрея. По мере удаления от палатки звук, как ни странно, стихал. Я поделился с Андреем своим наблюдением. Мы вернулись к палатке вдвое и послушали. Звук был, даже не собирался стихать. Он усиливался возле земли, и имел четко выраженный эпицентр. По мере удаления от него гул ослабевал и становился почти неразличимым. Какие-то подземные машины или гномики, как в повести Герберта Уэллса, крутили большую машину в своих подземельях. Или это военные тихо запускали реактор нового типа в бункерах. А может, пришельцы использовали это пустынное место как ячейку связи с космическим аппаратом. В общем, это, кончено же, были теории.

Занимался рассвет, мы думали о рациональном объяснении, пока Андрей не предложил возложить ответственность за эту паранормальщину (а это точно не были звуки воды, костра или вибратора, забытого включенным в палатке, если кто-то даже вдруг его притащил в сплав) на дух земли, Гайа . Разговор быстро перешел в область духов и тонких субстанций, неземных цивилизаций.
Максимум концентрации реальности, который мы допускали в теориях, объясняющих это звуковое чудо, - сильное электромагнитное поле, вызывающее звуковые галлюцинации.

Вот так разговор перешел на Кастанеду и духов силы. И тут в светающем воздухе нам повезло увидеть еще одну не совсем понятную прелесть природы. Недалеко от нас в полном безветрии наблюдались все признаки движения воздуха. Одинокая березка и пару кустов рядом трепетали на ветру, хотя вся остальная зеленая жизнь вокруг стояла неподвижно. Мы подошли к этой аномалии. Действительно, в узком створе дул ощутимый ветер, а вокруг – штиль и спокойствие. Впрочем, это продолжалось несколько минут. Было чувство тревоги и одиночества. Дух ушел через этот проход в неизвестность подальше от нашей площадки. В связи с этим или нет – звуки Гайа постепенно прекратились. Занимался рассвет, в деревнях, небось, уже прокричали петухи и все нечистики расползлись по своим норам и закоулкам.

Возвращаясь к палатке, я еще раз обратил внимание на то, что она стоит на краю естественного или искусственного (не знаю, насколько, Валерин миноискатель показал отсутствие металла вблизи) кратера почти правильной круглой формы. Ну или не почти. Но эллиптичность угадывалась четко. Глубина от краев к центру там небольшая, не больше метра. Края скругленные. В общем, вполне такая милая эллиптическая земляная антенна, которая может усиливать звуки определенной частоты. Судя по линейному размеру, а он порядка 30 метров в диаметре, это явно не СВЧ диапазон и не спутниковые герцы-мегагерцы. Уходил спать я в полном ощущении прикосновения к неизведанному. Совсем по-другому воспринималась после этой ночи аномальная стерильность реки, безлюдье при наличии следов в полигоны, птичья дистрофия и даже катастрофа в Чернобыле. Лагерь спал. Андрей продолжал свое дежурство алкоголика, срубившегося рано в палатку и от того сбившего себе весь режим сна и бодрствования. Водка и костер помогали ему коротать одиночество.

Да, кстати, чтоб вы все понимали и прочувствовали момент. Эта наша стоянка находилась недалеко от хуторов, которые как-то уж очень нетипично для нашего брутального Полесья назывались …. Мерлинскими .

День четвертый. Переход. 7 мая
Понятно, что наш рассказ с Андреем про ночные происшествия вызвал ироническую усмешку у Егора и полное равнодушие у всех остальных. Спасибо ещё, что не высмеяли прилюдно. Впрочем, объективности ради, для стороннего наблюдателя все эти россказни про гул и ветер были одного порядка с орлом и рыбой. Так легенды лагеря пополнились первым неживым объектом после пресловутых крылатых и чешуйчатых. Теперь у нас было три легенды: про огромного орла небесного, сильную, но не дающуюся рыбу, хватающей снасть пикера, практически (что характерно) не повреждая наживку . Теперь еще у нас была легенда и про дух земли, который не дает спать бытовым алкоголикам. В общем, как и каждый малый полудикий народ, мы постепенно окружали себя верованиями, идолами и тотемными знаками. На последний, впрочем, больше всего подходила водка на бруньках.

Позавтракав, мы оперативно свернули лагерь, уничтожив следы нашего пребывания из-за любви честной к природе. Валера деловито забросал землей яму с неорганическими остатками нашего пребывания, собаки уничтожили органические. Мы распихали похудевший складской запас по лодкам и отправились в путь. Был обычный пасмурный день.

Уже привычный пейзаж ничем ни отличался от многих сотен поворотов и стремнин, которые мы проходили до этого.

Час бежал за часом, и мы убеждались все больше в прозорливости нашего командора. Действительно, походящих для ночевки мест практически и не попадалось – все какие-то топи да непролазные кусты, залитые водой и утопающие в болотных кустарниках. Тем более удивительным оказалось место, которое вдруг неожиданно открылось нашему взору – красивый стреловой пролет реки, до поворота справа – высокий берег с картинным обрывом, сверху – рощи и поля, шелковистые пространства травы, следы человеческого обитания, в числе коих загон для скота, колодец и кирпичное строение без окон, но с двумя дверьми.

Мы, кончено, же, выгрузились, чтобы полюбоваться. Собаки счастливо разбежались по берегу, Вудя с Андреем пошли проверять колодец на наличие питьевой воды – потому что пить торфяной порошок, кипяченый на костре, уже надоело почти всем – несмотря на прекрасный аромат торфа в чае, пить воду было страшновато из-за ее цвета.

Все остальные исследовали ближайшую территорию. К нашему удивлению, возле таинственного строения стоял ржавый военный агрегат непонятного назначения – прицепной кунг с разными отверстиями и полками. И вокруг – ни души. Только следы пребывания служивого человека, мусор горками и безмолвная дорога по берегу – из леса в лес…

Вода в колодце была низкой, вонючей, очень грязной – мы не решились ее брать. Но локальное пятнышко природы оказалось чудо как привлекательным. Егор сказал, что от дачи в таком месте не отказался бы. Правда, доезжать сюда невозможно. Это понимали все.

В сарайчике, или как его там правильно, Егор нашел надпись на стене «ДМБ-90». «Военные» - подумали мы.

Повалявшись на солнышке, снова неторопливо пустились в путь. В это момент нам повезло увидеть наших коллег – байдарочников. Они высадились втроем чуть ниже нас со спиннингами. Перекрикивая расстояние, мы убедились, что у них тоже нет рыбы.

Речка постепенно стала чуть шире, но меандровала просто издевательски часто, разворачивая нас поминутно на 180 градусов. Когда смотришь на такую артерию на карте, сложно представить, как забавно на практике видеть тех, кто тебя опережает на пол километра по воде, находясь примерно в десяти метрах от себя – через узкий перешеек суши. Мелькают в кустах и зарослях весла, слышны голоса, совсем рядом! Можно попросить передать бутылку белой – и она найдет твою руку в удачном броске. Чудно!

Наш караван начал постепенно как-то неприлично расползаться по реке – сначала отстал Егор, потом потерялась перманентно закусывающая веселая спайка друзей-сибаритов на воде – Вуди, Андрея, Лехи и Игоря, и примкнувших к ним донором продовольствия – Вика с Лехой. Что делал Коппер – не установлено. Но, судя по всему, не скучал.

Над руслом реки стали часто в вышине попадаться среднеразмерные птичьи хищники – то ли скопы, то ли коршуны-ястребы. Не грифы, и уж точно не орлы – врать не буду. Общее состояние природы стало как-то постепенно от насупленной хмурой угрожающей дикости первых переходов меняться на благорасположенную полуулыбку красивых мест. Стали попадаться пляжики, маленькие и большие. Мы с Яном гребли и гребли, постепенно отставая от Валеры, и постепенно нам показалось, что мы остались на реке одни – ведущие не откликались, отставшие – тоже. Ян стал мандражировать, и его нарастающее беспокойство лишь немного отвлекли остатки моста, о которых упоминал Валера – частокол бревен, всаженных в реку, старых и черных. Часть из них обрушилась и прогнила. Но пару подлецов скрывали свои острые края в нескольких сантиметрах от поверхности, беззвучно вибрируя под напором воды, невидимые с байдарки. Нам повезло – мы проскочили без повреждений. На берегах по-прежнему не попадалось никаких свидетельств человеческого присутствия. Привычные в разных, даже удаленных от цивилизации, рыбацких уголках – ни пластиковые бутылки, ни одноразовые стаканчики, ни даже истлевшие пачки сигарет – ничто не нарушало идиллию настоящей подлинной природы, как она есть. В этом краю мы не видели пересекающих поверху реку телеграфных и электрических проводов. Не было дорог и просек. Это была целина. Ехал и снова думал – вот случись что – так и надо рассчитывать только на себя – и оградить как-то Янку от разных детских мальчишеских глупостей.

И окружала нас тишина и безвременье, и небо было то голубым, то белым. И вода играла с нашими веслами, а река равномерно извивалась, ни давая ни секунды на размышление и отдых – греби, греби, греби.

Но вот после часа такого выпадения из матрицы, мы вырулили на длинную прямую, украшенную вросшим в воду огромным дубом, далеко шагнувшим от берега к руслу. Там стояли лодки наших лидеров, а сам командор стоял на берегу и внимательно читал карту.

Устроив легкий перекус и возлияние, мы наблюдали красоту местности, ждали остальных и планировали место следующей стоянки, водя заскорузлыми пальцами по карте. По информации Громыки, мы практически прошли сквозь особо болотистые берега и приближались к лесному массиву, где и должны найти место для следующей дневки.

Когда прибыли веселые и счастливые отщепенцы с глазами, горящими огнем недавнего злоупотребления, мы снова стали на воду и в пол часа достигли некой переломной точки, где Валера снова включил питание ноутбука. После долгого прицеливания с нахмуренным лбом под войлочной традиционной походной шляпой с полями командор ткнул пальцем направо – здесь должен быть хороший берег.

Мы проплыли двести метров и с удивлением обнаружили действительно милый уголок природы, обросший всеми атрибутами скорой удачной рыбалки – омут, поворот, разлив, сужение, примыкающая невдалеке старица, огромное дерево после омута, под кряжистостью которого обычно ждут твоего сигнала к поклевке крупные щуки, помахивая плавниками над замершим в иле сомом. На берегу бывали раньше люди. Там были следы от шин крупных машин или тракторов (наверное), куча порубленных и брошенных дров, остатки кострищ. А на милой полянке, где мы расположились, на сосне, наверху, в третьем ярусе веток – к стволу была привязана колода бортников, с пустым ульем, покинутым пчелами.

Вспомнилось, со слов Андрея - все, что он видел в этом походе, напоминало ему игру Half life – по своему настроению, природе и постоянному ощущению, что за

тобой кто-то наблюдает.

Тем не менее, это место так неожиданно быстро свалившейся на нас дневки (после перехода в жалкие 15-20 км сейчас по сравнению с первым памятным штурмом в добрые 40 км!) было достаточно дружелюбным и милым. Высокий осыпающийся обрыв, какие никакие следы цивилизации, березки всякие. Пространство не все было занято лесом и болотом. Все как-то было приятно и необычно. Даже лес здесь был разряженным, весь снизу заросший кустами будущей черники.

Мы быстро разбили лагерь, разместив палатки прямо на берегу, на обрыве. До воды от крайних домиков оставалось три-четыре от силы метра зеленого луга. Солнце было еще высоко, а работа по размещению уже почти закончилась. Шло приготовление еды, по рукам гуляла бутылка с водкой. Валера отправился проверять как работает миноискатель. Все, кто мог держать в руке удилище, вожделели трофеи. Бросились в обстрел русла. Даже Вика, поддавшись общему искушению, час провела на берегу, купая блесны в торфяной воде Ствиги. Понятно, что зря! Сложно поверить, но ни свежий навозный червяк, которого я чудом откопал под истлевающим стволом березы в лесу, ни даже ЛИЧИНКА МАЙСКОГО ЖУКА (!), найденная под колодой на берегу – ничто не могло помочь нам открыть счет в обычно увлекательном матче «Человек vs Рыба». Все было напрасно. Даже Егор перестал оперировать терминами «давление», «срез воды», «перекат» - он попросту забросил для приличия пикер в самое лучшее место предполагаемого омута и больше про него не вспоминал как минимум сутки.

Леха оказался покрепче духом, но тоже, после потери самых любимых блесен, отступил и сдался.

Вудя практиковался в артистической рубке дров, Вика снимала корку царапин с будущих шрамов на лице. Ян втихаря пытался безуспешно сломать себе ноги и утонуть, будучи затянутый водоворотами под корягу, прыгая с берега вниз, отвесно вдоль песчаного обрыва. На нас медленно опускался вязкий и прохладный полесский вечер. Небо сначала зажгло серп луны, а потом рассыпало пригоршнями бусинки звезд. Звуки притихли, комары уступили место мошкам, да и те потом куда-то исчезли. А все почему? Да потому что наступило время драников – апофеоза каждого походного эпикрурейства, вызов матери природе, насмешка над восточной кухней и надругательство над поджелудочной железой! И в самом деле – есть, нахваливая и давясь слюной черные огарки, кипяченые в перешкваренном сале, непонятной формы снаружи – 100% канцерогенные внутри – уверенно сырые – могут только белорусы. Ну, может, еще и украинцы. И уж совсем маловероятно, но все-таки допустимо – россияне центрального округа. Не немцы, нет!

Но сначала надо было приготовить картофельные оладьи. Вудя, как всегда, замкнул процесс на себе. Обычно подобные мероприятия позволяют ему привлечь инвестиции, вполне достаточные для финансирования основных потребностей (еда, шмотки, коммунальные платежи, бензин и техобслуживание), кроме отдыха за границей, - на год вперед. Происходит это всегда одинаково – поскольку приготовление драников – дело обязательное – и каждый вносит равную лепту в их трудоемкий процесс, Вудя продает свои услуги по замещению на всех этапах ручной работы – очистке, мытье, натирании на мелкой терке – по премиальному тарифу. Так, на предыдущем походе Валентин Лосев произвел на моих глазах погашение долга в размере 90 долл. США за чистку 4-х картофелин Вуде, а потом согласился на фьючерсный платеж еще в 1000 за то, что Вудя натрет его картофель на терке.

Но в это раз шансов поправить свое финансовое положение не было, потому что весь поход был построен на добровольных началах. Тем не менее, скорее по привычке, Кирилл замутил производство, пока не одумался и не понял, что если ему не платят, его попросту используют. После этого Вудя переключился на дрова, а все остальные – на соразмерное участие в готовке. В прошлый раз накуренный Вудя делал ежики из прекрасного теста – с яйцами, крахмалом и мукой. На сей раз – пьяный Егор из недотеста (картфель only – яйца съели еще 6-го числа) пытался на перекаленной сковородке перевернуть насмерть прижаривающиеся блинчики так, чтобы хоть как-то сохранить целостность образа. Безуспешно. Как бы он ни подковыривал, ни переворачивал и чем бы не пытался отделить черный слой канцерогенов от дна сковородки – ничего не выходило. Насмерть вгрызаясь в чугун, драники умирали, расползались, рвались на куски, растекались, но не сдавались. Перевернуть их было так же сложно, как удержать капельку воды на листе туалетной бумаги.

Рядом не менее изобретательно боролся с проблемой неконсистентного жидкого теста, которое никак не склеивалось в образ блинчиков, Леша Щербаков. Его технология – нагретая до состояния появления плазмы сковородка и техника уменьшения времени экспозиции блинчиков на сковородке была также достойна внимания, хотя и давала примерно аналогичный Рузовскому результат – черные расслаивающиеся корки, политые непропеченной мездрой с запахом окисляющегося картофеля. Все это заливалось литрами подсолнечного масла и, тем не менее, все-таки вызывало нездоровый ажиотаж вокруг мест сброса трупиков не родившихся драников.

Пока ребята экспериментировали с размерами и временем жарки, постепенно перейдя на технологию приготовления американской яичницы – причем независимо друг от друга . Рядом терся Андрей, который придумал очень удачный ход для того, чтобы поминутно запускать руки в тарелку с готовыми драничными ублюдками. Он хватал стакан горькой, потом, обжигаясь и фыркая с криками: «Ой, какая гадость! Дайте закусить хоть чем-нибудь!», лез своими крабчатыми клешнями баскетбольных размеров в миску, которая так и не могла наполниться как следует из-за частоты его накатывания. Впрочем, кроме него, возле мисок паслось почти все наше стадо. Очень уж вкусно это пахло!

Как ни странно, постепенно наши емкости прирастали в объеме готового продукта. Из ведра картошки и двух бутылок подсолнечного масла за минусом хищений, отходов и откровенных выбраковок получилось по два драника на человека. Эти лица надо было видеть…. Сметана, бережно сберегаемая в своей скисшей очаровательной сливочности (Вудя – пропусти этот абзац полностью) от потравы специально для этого момента, гуляла по рукам как последняя фляжка воды у заблудившихся американских миссионеров в центре Сахары. Причмокивания и стоны на фоне общего молчания повисли на несколько минут, которые показались бесконечными. Даже птицы перестали петь и трещать. Примолкла река со своими журчаниями и переливами. В болоте выпь, подняв одну ногу и вытянув ее для следующего шага, так и замерла с вытянутой голенью, терпеливо ожидая, когда звуки проснутся вновь. Даже лягушки прервали свою песню весенней любви. Мы ели походные драники…

Дальше лучше уже не могло быть. Хотя… После такой закуси и соответствующих сопутствующих «под горячее» настроение было такое, что душа просила обязательного выхлопа. Вылились все это в безобразный песенный марафон, прямо как у Ильфа и Петрова в поезде с западными корреспондентами в пути на смычку Восточной магистрали… Нет, «Волга, Волга, муттер волга» и «Из-за острова на стрежень….» не пели, но не повезло «Мороз-морозу», исковерканному и опошленному чудовищным непопаданием в такт и ноты. Разделались с «Купалинкой», потом досталось той странной песне, которая из народных, где по моим наблюдениям есть всего один куплет. Кто бы и где ее не воспроизводил – всегда песня прерывается так же неожиданно, как и начинается. Видимо в ней народ достиг своего творческого апофеоза лаконичности, умудрившись втиснуть в один куплет: описание природы, прорисовку характеров героев, драматизм ситуации и любовного сюжета с обещанием счастливого конца этой истории. Я про «Цячэ вада у ярок, кладачку занесло!». С народных перескакивали на псевдонародные, Ян пытался втиснуться с «Владимирским централом», но больше припева не осилил под уважительными взглядами компании. Чем ближе подбирались к теме шансона, тем сильнее корчился Вудя, который, прижав лицо к коленям, уже с трудом сохранял равновесие на бревне возле костра. Но когда запели «Есть в царском парке старый пруд…» он не выдержал, упал и потерял сознание. Его тонкий художественный вкус городского рэпера, любителя арт-хауса и электронной психоделики не смог выдержать такого продолжительного глумления над свободной современной музыкой.

Что было для него самым обидным, ведь наша самодеятельность так художественно начиналась с исполнения Лехой Колдуновым текстов Битлов и Лед Цеппелин под музыку, похожую на китайские храмовые образцы канонический мелодий эпохи Цин…

В общем, пока на часах Валеры падало давление атмосферы, наступила ночь. Концерт продолжался, хотя пошли повторы. Мы с Яном ушли на галерку (в палатку) чтобы дослушать представление в более удобных креслах кроватях. Ор продолжался еще несколько часов. Доминировали Валера и Егор. Их голоса, растворяющиеся в ночном влажном воздухе, несла Ствига по слегка приправленным цезием и стронцием болотам и топям в назидание местным слабопоющим образцам фауны.

Еще паранормальщины!
Ясно, как божий день, что ночью в три утра я поднялся от звучания «голоса земли». Он был уже не такой сильный и настойчивый, притушенный расстоянием, звучал издалека и с помехами. Понятно, что когда я подошел к костру, там был только Андрей. Мы вместе пришли к берегу послушать голос, но он замер и пропал. Посидев у огня, я вернулся в палатку. Голос еще несколько раз вернулся тонкой ниточкой… и к утру исчез совсем.

Андрей остался смотреть на протуберанцы пламени. Вся гора поленьев, заготовленная Кириллом, таяла в топке Андрюшиного одиночества. А под утро пошел дождь…


День пятый. Дневка. 8 мая.
И шел этот дождь мерно и однотонно часами. И веки, смеженные сном, этот дождь склеивал так, что разъединить эти два полушария было очень непросто.

И все стало мокрым и пропитанным влагой. По стенкам платки, подсвеченным утренними фотонами, прорвавшимися сквозь облака, стекали капельки. Шум дождя экранировал все остальные звуки. А в лагере уже кипела какая-то возня. Жаворонок Егор уже вовсю разводил огонь и начинал кашеварство, невзирая на катаклизмы полесской природы.

Постепенно к костру подтягивались один за одним заспанные походники. Впрочем, до появления девчонок прошла еще целая вечность. Но все самые активные уже к полудню соорудили завтрак и, практически без перехода от каши к чаю приступили к рассольнику. Под руководством Егора мы состряпали очередной шедевр кулинарии из примерно ста ингредиентов. В него, кроме понятного, хотя и спорного пассированного сельдерея, и привычных элементов (моркови, картофеля, круп и прочей дребедени) вошли: две банки утиной консервы, косточки из которой так «полюбились» Вуде, изнывающего от ненависти к сливкам и сметане , пачка «Вегеты», остатки Вудиных бобов (случайно вытряхнули при подсчете запасов), щепки сосновые, 1230 комаров, 810 мошек, 2 метра паутины, три самки жука короеда и сотня муравьев (все пришли и упали сами), собачья слюна, пол кило углей и блесна с вертушкой, окуневая. Навар получился будь здоров! Все уплетали по две порции этого роскошного варева, перед которым не устоит даже ирландское рагу в описании Д.К. Джерома.

Пока разливали рассольник, на минуту потеряли из виду остатки пачки со сметаной, чем воспользовался моментально Коппер, застигнутый на месте преступления с поличным. Жестокость наказания обидела его и потрясла до глубины дворняжьей бездонной души , и он с демонстративным видом впервые в жизни не притронулся к своей миске. Это продолжалось до вечера. Вика было обеспокоилась его психическим здоровьем, потом успокоила себя, что он где-то уже так натрескался, что обычная пища в него залезть не может. Так что Коппер избежал хирургического вмешательства в походных условиях.

Я мечтал сделать плов, но всеобщее сытое иканье заставляло усомниться в необходимости скорого исполнения задуманного. Но, учитывая сложность рецептуры и длительность готовки, я все-таки начал собирать необходимые для состава продукты, скребя по сусекам и обращаясь к владельцам заначек, которые выказали самое тесное сотрудничество. У Вики обнаружился пакет с изюмом, у Яна – мандаринка. В общей мошне – пару лимонов. Стала вырисовываться картина тайского плова, где фрукты мирно соседствовали с курицей… но вот тут-то и возникла загвоздка. Курицы в заначке ни у кого не оказалось. Утку в консервах решили оставить Кириллу на память о сплаве, чтоб вспоминал и плакал….

Получалось, что надо делать фруктовый вегетарианский плов. Так и произошло. На удивление он поспел так быстро, что я и сам не ожидал. И пока все еще с трудом двигались после рассольника, а дождь, видя полное небрежение к своим потугам, начал понемногу утихать, котел с пловом, источая убийственные ароматы, уже стоял в сторонке, готовый к потреблению. Первым решился Игорь. Его задор и аппетит разожгли интерес у Лехи, затем, чуть попозже, у Валеры. Глядя на то, как он сосредоточенно уплетает походную кутью, к котелку потянулись все остальные. Несмотря на пресыщенность первым блюдом, второе скоро было успешно растерзано.

И тут постепенно сытость и безделье подтолкнули общество к осмыслению банной гипотезы. С точки зрения практики для устроения паронормальной сауны необходимы камни (которые калят в костре часами) или, на худой конец, большие железяки типа колесных дисков от тракторов и грузовиков, а также само «здание» - тент или шалаш – неважно – для создания парникового эффекта. Пар получается, когда раскаленную каменку поливают водой. Это баня по-черному, походный вариант. Ее еще называют баней викингов.

Но в Полесье, видимо, ледник не бывал, или же принесенные им валуны и камни, которым несть числа в других местностях родины, растворены радиацией или пожраны орлами, из тех, которых видел Вудя с Андреем. Птицы, говорят орнитологи, часто поедают камешки – они как-то хитро участвуют у них в пищеварении – перетирают пищу или что-то типа этого.

А баня, тем не менее, значилась в планах и уже просто назревала – куда откладывать – последняя полноценная дневка! Камни искали долго, по всему лесу – но одни действительно как будто все повымирали.

Пришлось прибегнуть к выдумке. Собралась команда энтузиастов и предположила… впрочем, я не хочу описывать сложный процесс мозгового штурма. Вместо этого проиллюстрирую, как оно было с помощью фотографий в виде комикса.
В жизни, кончено же, прошел ни один час, прежде чем технический совет, состоящий из спекулянта, врача и управленца собрал инженерную конструкцию…

Потом была сама баня. Ян, как самый завзятый турист, не мешкая ни секунды, первым смело разделся и залез под тент, потом туда набились и все остальные, почти все сплавщики. Снаружи остался только котел, под которым ребята развели костер никак не меньше того, на котором сожгли Жанну Д. Арк. Тщательно подогнанная крышка, спроворенная из видавшей виды разделочной доски, благодаря прокладке из фольги плотно примыкала к котлу. Вода бурлила и поступала по трубе (бывшему веслу) прямиком в баню. Из нее слышались довольные возгласы, свист веника и доносились звуки толкотни и общего веселья. Так радостно и весело проходила парилка, пока ни раздался дикий истошный детский крик - Ян таки, несмотря на неоднократные предупреждения, прижался нежной кожей детских ягодиц к раскаленному пароотводу. Было много стонов, но дело замяли. Еще сколько-то времени попарились, пока не выкипела вся вода, тогда полог приоткрылся и по одному голые люди, сверкая белыми ягодицами, посыпались к реке. Яна не пустила добрая Вика, которая по-матерински взяла заботу о пацане пополам с Лехой.

Бедный Ян еще не знал, что моются в нашей бане водой речной температуры, которую я наносил под шатер заблаговременно. Вика сломила сопротивление Яна в вопросах помывки отдельных частей тела или всего его оптом (понятно – сторговала вариант «целиком), а затем, удачно проведя отвлекающие маневры, окатила Янку водой. Вот тут белорусская тайга услышала крик, который потом еще десятилетиями будут разучивать птенцы выпи в школе экстремального запугивания туристов. Душераздирающий и леденящий вопль поднялся вертикально в небо, отразился от верхушек сосен, льдинками упал на траву и, подрагивая, ушел в землю. Вся природа испуганно замерла и даже секундная стрелка на моих абсолютно точных часах с вечным календарем дрогнула на миг.

Потом, кончено же, все утихло. Ягодицы с ожогами были намазаны Пантенолом, уже вовсю кипел чай на костре, а Ян уже не орал, а просто всхлипывал, прижимаясь к костру… «А зачем она сказала 20 секунд, а сама окатила меня…».

Долго обида бурлила в растущем Янкином теле, пока не ушла вместе с остатками слез в окружающее пространство.

В этот вечер нам повезло приобщиться к второй генерации водки на бруньках. На сей раз, кроме чабреца, пустырника и шалфея, доктор, превзошедший сам себя, забросал уставшие лимоны в настойке какими-то тайными лесными травами. На удивление, хотя шел предпоследний день похода, водка не думала кончаться. Увесистый пакет с ней был гораздо больше остатков других провиантных запасов. Это вселяло надежду в походников и сильно поднимало настроение.

В это время с реки послышался характерный звук приближающегося мотора. Все привычно пригорюнились, ожидая скорую и неприятную встречу с егерями. Валера, покряхтев с досадой, полез за фальшивыми аусфайсами…. Но, к нашем вящему удивлению, моторки, не снижая скорости, прошли залихватски поворот в виду нашего лагеря. Напоследок спутница одного из крепких седоков зачем-то сфотографировала нас на фотоаппарат. И все, больше мы их не видели. Кто-то сделал уместное предположение, что это местная административная верхушка веселится.

Зоологический этюд
Хочу еще обязательно, вне хронологии повествования, пока не забыл, остановиться сейчас на эпизоде, который проливает свет не столько на количество насекомых в Полесье (об этом нечего даже говорить – таких слов все равно нет в языке), сколько на их повадки. Еще днем я забыл застегнуть молнию на палатке, когда лазил в нее за чем-то ненужным. Вернувшись буквально через считанные минуты, я онемел. Внутри палатки не было живого места от кровососов. Причем, что самое интересное - это поведение мошек. В отличии от комаров, которые привычно шарились по всем углам и сидели вверх ногами на наклонном потолке, дожидаясь своего часа, мошки вели себя очень забавно. Они немецкой свиньей (было такое известное из учебников истории построение войск тевтонцев – когда они шли клином), абсолютно правильным упорядоченным строем, казалось, даже чеканя шаг, медленно и дружно не ползли, а именно шагали, будто повинуясь невидимому фельдмаршалу, от пола к потолку по боковой стенке палатки. Я их стряхнул, они свалились на пол. Но через секунду тот же клин начал подниматься снова к верху палатки. Их были сотни, если не тысячи. Если этот рассказ читают буддисты, зажмите глаза и закройте уши. Я щедро оросил это воинство из баллончика с фунгицидным спреем. Никто не выжил. Раненых я добил. Комаров оставил на закусь. И потом тоже убил. Мертвые насекомые усыпали матрасы, хрустели под ногами и собирались черными кучками. Теперь можно было опять закрыть молнию палатки поплотнее.

В этот день солнце подарило нам несколько солнечных минут, пока не наказало за беспечность коротким отрезвляющим дождиком. Мы с Яном пошли гулять в лес с ножом, пытаясь научить друг друга метанию подальше от палаток, за что и поплатились – наши спальники, оставленные на палатке, чтобы проветриться, моментально увлажнились. Дождь был кратковременным.

Раздобревшие, после бани, мы потом сидели возле костра и делились оставшимися схронами и заначками. По меткому заверению Громыки, на 7-й лень сплава тому, у кого есть пару сникерсов, светит шанс удачно завершить несколько сделок по недвижимости и, возможно, обеспечить себя до конца жизни деньгами. Да, стоимость порочных благ цивилизации после долгих воздержаний от сахара, гуаровой камеди, бензоата натрия, лецитина, лимонной кислоты, карамельного красителя и ароматизаторов, идентичных натуральным, сильно возрастала. Но в этом походе опыт сделал свое дело. Все оказались запасливыми и рачительными – по рукам гуляло несколько пачек конфет и леденцов. Настоящий фурор произвела бутылка коньяка и … еще больший, сопровождавшийся наркотическим приливом сил и радостного возбуждения (только у Валеры и Лехи Щербакова) – бутылочка Кока-Колы.

В благостном настроении мы встречали этот вечер на дневке. По рукам ходила сначала кружка, а потом и вся биклажка с бруньками. Песни не звучали, но быстрый алкоголь на сей раз сыграл забавную шутку с Валерой. Он на какое-то мгновение потерял связь с миром, упал с бревна вверх ногами, и, не меняя положения тела, радовал нас анатомическими подробностями своего подуставшего от похода тела: «У меня так загрубели руки, что когда я провожу ими по своей кофте, на ней остаются затяжки». Или как вам это заявление: «Я глажу свои соски своими грубыми руками и так балдею..» и еще: «… мои губы обветрились так, что я ими могу снять котелок с костра».

В эту ночь Ян отличился в искусстве перфоманса. Улучшив момент, Янка завладел вниманием и объявил: «А хотите, расскажу вам анекдот?». Все из вежливости промолчали, и только филантроп-педагог и любитель детей Леха Щербаков сказал «Конечно же, валяй!»
И Ян рассказал: «У одного мужика был попугай. Ну, его ему подарили… Нет, у одного моряка был попугай, который запоминал все. Что ему скажут, а он его подарил другу. На день рождения. А то пошел с ним гулять. Нет, друг пошел. И слышат они песню про то, как он уходит, а не надо было. А потом вторую, другую. И приходят они домой, а попугай берет и повторяет ему все, что слышал….» В лагере повисла тишина. Игорь ковырялся у себя в тарелке с картошкой, заботливо пожаренной Лехой. Валера неподвижно смотрел в небо. Так прошла минута. Дольше паузу держать не смог бы даже Станиславский. Все медленно начали оборачиваться к Яну, заинтригованные столь таинственной завязкой, с немым вопросом – «а дальше?». Ян не совсем уловил сначала, что от него хотят, но когда Леха озвучил общее желание, Ян, нисколько не смущаясь, заявил, что анекдот рассказан в наилучшем виде и натурально прошел через все стадии изложения. Над лагерем нависла нехорошая тишина. Многие ушли в себя. А Ян, с чувством выполненного долга, дососав Колу, пошел спать. В эту ночь молчали даже удоды.

Пьяненький и милый Егор, изловивший для подставки под голову Зигмунда (который, тревожно оглядываясь, был готов сорваться каждое мгновенье при малейшей угрозе), вспоминал о своей любимой жене и ее растущем животике, маслянисто поблескивая белками мечтательных глаз. В сполохах пламени в них читались картины безмятежного счастья многодетного отца, опекающего свой выводок крепких головастых младенчиков и подросших уже детишек на рыбалке, на прогулке, на вычесывании шерсти Берна…. Егор скучал о Ленке и мечтал о том моменте, когда можно будет взять Никитку в поход и научить его пользоваться пикером и авторитетно оправдываться за неудачи в рыбной ловле.

А еще этот вечер был посвящен планированию и подсчетам. Прикидывали, сколько надо брать с собой Колы для запива водки, чтобы хватило на весь поход. Подсчитали и ужаснулись – стало понятно, что надо ехать на барже. Наверное, именно так и будет выглядеть наш сплав в следующем году.

В шутках и забавах, среди которых запомнился поход Вуди в палатку к Вике со словами «Тут Алексей предупреждал вас, что я зайду…» и последующие шорохи и шутки, прошел вечер.


День шестой. Переход. 9 мая.
Утром мы стали на воду поздно и под подозрительно быстро меняющимся настроением неба пошли в последний переход. Карта говорила, что финальная точка недалеко – где-то в 20 км от нас. Река постепенно стала меняться – на смену меандрующей, как пьяная ПТУшница бедрами на дискотеке, пришла размеренная и ленивая полноводная артерия.

Буквально через пол часа после старта нас застиг первый акт дождя. За секунду он заполонил все вокруг, рванулся с неба на воду, покрыл всю акваторию реки мелкими пузырьками, шумно барабаня по коже байдарки. Все съежились под дождевиками и упорно гребли. Вдруг вместо капель на нас посыпался град. Не крупный, но настоящий. Он скоро закончился, впрочем, как и дождь. Мы быстро обсохли под неожиданно активно жарким солнцем, которое как бы оправдывалось за наезд ливнем и охотно сушило все, что ему поставлялось.
Река все больше стала выравниваться, природа становилась все дружелюбней и человечней. Сочный цвет травы доминировали над кислотным бешенством более холодных оттенков лесных деревьев, из которых с ней мог конкурировать только дуб.

Небо вскоре снова заволокло тучами, да такими нешуточными, что стало ясно, что обязательная программа похода, которая предусматривает безжалостное промокание под ливнем, будет таки выполнена, хотя идти до места десантирования оставалось считанные километры. Уже почти показалась вожделенная деревня, как начался ливень №2. Это было вполне серьезное метеорологическое мероприятие, о котором не грех упомянуть в прогнозе погоды по Европе, хотя бы вскользь. Через мгновения мы были мокрые, через три минуты – холодные, через 10 минут – почти ледяные. Дождь лили долго и серьезно, не оставляя надежды остаться сухими даже под дождевиками.

Когда дождь наконец-то угомонился, мы вынуждены были искать участок суши, чтобы придти в себя и переодеться. Ян трясся, как паралитик, заиндевев в своем тщедушном теле до состояния синей обреченности, когда даже слова выходили из голубых сомкнутых губ морозными и холодными.

С легким сопротивлением мы переодели Яна и без оного всех остальных, у кого была хоть какая-то сухая одежда в остатке, на окраине какого-то поля с пшеницей (наверное). Андрею предложили использовать черный мешок мусорного плана для сугрева, и мы тронулись к финалу. Но, как это часто бывает, Сатурн нас не ждал с распростертыми объятьями. Путь нам перегородил очередной недомост. На сей раз он представлял собой хаотично набросанные гнилые доски, брошенные и наспех приколоченные к понтонам. Пройти под ним было нереально, устаивать перенос – лень. Вышли из положения тем, что воспользовались прорехой на мосту и тихонечко верхом перетащили суденышки.

Впрочем, это было последнее серьезное испытание для нас. Дальше было проще. Потянуло дымком и запахом человеческого жилья и почему-то приятно и очень отчетливо - говном. Появились поля и, наконец, вдалеке, крыши домов. Попетляв еще километров пять по реке, мы прошли через красивейшие места, где гармонично сплетались поля и островки природы, разумно дополнявшие друг друга, и вышли на финишные извилины. Как спортсмены-марафонцы, завершающие свой бег на стадионе, так и мы – вышли на какой-то очень крупный овал местного водного стадиона, заросшего лозой. Вокруг поминутно стартовали с шумом и криком гуляющие весну дикие утки, речка, получавшая где-то рядом в подмогу себе приток, стала еще более вальяжной и полноводной. Разлив был феерически красивым и масштабным. И вот все - мост.

Мы вынужденно причалили к единственному пяточку суши перед мостом, где могли бы разместиться с лагерем. Сзади – река, справа и слева – дрога. Впереди – поле. Чуть поодаль – в одной стороне за мостом – деревня, в другой – кладбище. Очень романтично и без намека на легкость в процессе добычи дров. Да, кстати, стать пришлось нам фактически на границе местной небольшой, но чисто технологичной свалки, где в основном покоились остатки шифера, головешек, непонятных металлических гаджетов, и даже торчал скелет настоящего бывшего когда-то мощным и черным мотоцикла.

Наше прибытие не осталось незамеченным. Гости – подростки мелкого вида, чернявые и грызущие семечки, появились почти сразу. Леха Щербаков быстро подсуетился, собрал деньги и отбыл на транспорте в деревенский магазин, ему компанию составил пеший обоз – Вудя, Андрей, Вика. Естественно, с ними увязались Ян и Коппер.

Возвращаясь, груженые невероятными яствами, снабженцы рассказали много забавных и удивительных этнографических историй:
1) В магазине есть все (в это верилось, потому что среди даров цивилизации был пломбир в виде торта, мороженная клубника, сырки творожные).
2) В районе дефицит собак (бабушки честно предупредили Вику, которая потеряла Коппера, что могут спереть).
3) Местные считают, что еще февраль (судя по наличию в магазине подарков к 23-му, прямо на витрине).
4) Аборигены – патологические вруны – твердят «Рыбы нет, потому что браконьеры побили» (интересно, где они прячутся, ведь мы вообще живой души на Ствиге не видели выше по течению).

Наши эмиссары из-за собачьего дефицита пережили много забавных диалогов с местными. Егора спрашивали, что за порода у его сенбернарской овчарки. Выслушав, недоверчиво ухмылялись. Никто не верил, что Швейцария существует (по телевизору об этом ни слова ни говорили в белорусских новостях), но охотно допускали что в Европе могут жить собаки вообще – кому ж там еще жить! Когда Егор заметил, что Зигмунд еще совсем щенок, удивлению местных собаководов не было предела. Но в реальный шок их повергло сообщение, что Масяня – тоже собака, и что он – не щенок, а взрослый пес. Наверное, после этого наших должны были побить, чтобы хоть как-то отомстить за нанесенное оскорбление здравому смыслу. Но вид грозного Берна спас всю группу. Зигмунд внушал благоговейное отношение деревенским. Видимо, у них до сих пор существует культ языческой собаки и Берн сильно смахивает внешне на изображение божества. Если это так, то гипотеза о том, что полешуки – не местные, а пришли из отрогов гор швейцарских Альп, вполне имеет право на самостоятельную жизнь.

Но вернемся к костру. Как только добытчики поразили наше воображение дарами, мы набросились на пакеты с забытыми вкусами. Вудя из горла сосал шампанское, а батончики «Витьба» вообще стали хитом вечера. Ян, поглощая сникерс за сникерсом, останавливался только для того, чтобы проверить – влезает в него еще Кола или нет.

Тем временем вокруг нас организовалась движуха – шла легкая разведка. За первый час нашего пребывания возле моста мимо нас (а мы практически остановились на обочине дороги) проехал с десяток мотоциклов и протащилась пара грузовиков и тракторов. Информация о нашем прибытии распространялась мгновенно.

Вот уже мимо нас фланирует группка девиц с искусственными цветами, в потемках направляющихся на кладбище. Наверное, традиция у полешуков такая – по ночам с картонными лилиями навещать могилы предков. Среди девочек 13-14 лет, коротеньких и коренастых, одна была в положении, где-то на 6-м месяце. Видимо, брачный возраст у белорусских швейцарцев сдвинут далеко в юность. Благодаря радиации и странным временным эффектам дети, наверное, здесь зреют рано.

Потом подтянулся мужик полуинтеллигентного вида, который долго консультировал Егора насчет рыбалки в условия Ствиги, оценивающим взглядом оглядывая на наши байдарки и прочее коммерчески привлекательное имущество. Понятно, что после всего этого внимания со стороны жителей деревни мы решили установить ночное дежурство.

Потом Леха Щербаков, посетовав на скудность местных кустов по части топлива, взял топор и ушел в сторону кладбища. Вскоре, слегка запыхавшийся он принес великолепную вязанку дров – все они имели прямоугольную форму в сечении, были гладкими, точь в точь как доски, отстоявшие на открытом воздухе. Местами на досках были следы от гвоздей и не выцветшие еще квадратики от табличек.

На наши вопросы об источнике такого лесоматериала Алексей хмуро отвечал, что он не биолог и не знает наизусть все виды флоры. И вообще, если надо дров еще – так он скоро принесет сколько надо, только лучше подождать, пока не сгустятся сумерки, а то … и что-то пробормотал себе под нос.

Егор, на радостях злоупотребивший шампанским с пивом, пребывал в великолепнейшем настроении. Он делился с нами сокровенными знаниями, полученными от местных, называя координаты и ориентиры мест, где клюет плотва и где ловятся караси. А сами деревенские тем временем возле моста с другой стороны реки вышли на рыбалку. Это был ее тот мягкий вариант, когда вместо привычного динамита использовались спиннинги, а вместо электроудочки - поплавковые снасти. Понятно, что это было просто прикрытие – наблюдатели под видом рыбаков собирали информацию о расположении нашего инвентаря и имущества на местности, прикидывали необходимое количество подвод для вывоза украденного, намечали сценарий нападения на наш лагерь.

Пока мы возились, стемнело, и закат невероятной красоты стал подарком природы, отпустившей нас без потерь из Полесья. Солнечные лучи прорывались сквозь овальное отверстие в облаках, и создавалось ощущение, что они обозначают место нашего выхода из некой колдовской зоны. Кольцо постепенно сжималось – видимо, обратный переход закрывался. Эта красота полностью нивелировала убогость места нашей последней в походе ночевки – с этими вездесущими дорогами, свалкой мусора, лысой природой, окружающей деревню.

За этот закат хотелось простить даже полную стерильность реки по рыбной части (а это действительно был первый поход, где никто ни словил ни единой рыбы), миллионы дырок в коже от укусов насекомых, порезы и ссадины, въевшуюся в кожу алюминиевую пудру весел и … даже то, что поход почти закончился.

А пока красота беспардонным образом настраивала нас на лирический лад, самые рачительные начали готовить ужин, хотя после той продуктовой вакханалии, которой мы поддались после похода гонцов в магазин, казалось, впихнуть в себя еду будет сложно. Тем не менее, остатки макарон полетели в кипящую воду, а во втором котле параллельно кипела гречневая каша – мнения избалованной деликатесами аудитории по поводу меню разделилось и впервые в практике мы отошли от доктрины моно-блюд в пользу разнообразия.

Инвентаризация запасов показала, что тушенки « с тарелочкой», которая не была замечена в душном запахе, осталась одна банка. Зато ветчины любительской свиной – хоть ротой ешь. Девушкам, заказавшим кашу, отдали последнюю проверенную коробочку. Мы же с замиранием сердца открыли первую пробную банку заклейменной позором ветчины – и… она в порядке. Вторая … в порядке! Третья … великолепный запах и вкус! Так ветчина любительская реабилитировала себя в наших глазах.

За ужином была сделана отчаянная попытка доказать, что водки, сколько бы ее не вязли в поход, - все равно оказывается мало. Но, в виду наличия пива и шампанского, попытка, хотя и отличалась серьезностью, провалились.

Соседняя деревня показывала признаки жизни – по мосту в Коротичи и из них ездили предки древлян на мотоциклах и машинах, где-то далеко лаяли местные дефицитные собаки, для которых Коппер был гигантом из другой жизни.

Напоследок нас всех повеселил Янка, который, наглядевшись на Андрея, нацепил на себя черный мусорный мешок из грубого полиэтилена и носился с криками вокруг нас, представляя из себя то робота, то космического воина. От треска мешка и Янкиного движения у всех скоро заболела голова. Но уговорить его расстаться со своим сказочным одеянием было непросто. Нам еще повезло, что у нас оставались сникерсы.

В первой ночной смене оставались Вудя, Андрей и Игорь. Компанию им составил Валера, который, казалось, с каждым новым глотком из своей кружки, все сильнее приклеивался к земле, лежа на туристическом коврике с наддувом.

Костер пел свою песню, ребята подъедали дары цивилизации и слегка выпивали для поддержания беседы. Весь остальной лагерь уже спал.

Следующая смена была в час ночи. Остались на дежурстве мы с Андреем, который по привычке долго не мог заснуть вечером. Хитрые местные ждали предрассветных часов и не показывались. Время бежало за разговорами о тюнинге жигулевских «копеек», страйкболе, музыкальных фестивалях и странностях полесской природы. Иногда Валера приоткрывал глаз и включался в беседу, веско роняя слово-другое. Он находился в состоянии пред-анабиоза, когда реальность и сон уровняли себя на весах восприятия мира. На этой тонкой границе Валера умудрялся существовать часами.

Потом нас сменил Егор. Точнее, в четвертом часу ночи мы долго пытались добудиться его, сошедшего вчера вечером с дистанции заблаговременно. Это было непросто, но, в конце концов, получилось.


День седьмой. Отъезд. 10 мая.
Утром мы застали у курящегося костра заспанную смену и отключенного глубоко и сильно Андрея, который лежал на месте, где до этого осциллировал между явью и сновидениями Громыко. Припорошенный мелкодисперсной взвесью костровой пыли, Андрей в позе зародыша пребывал в состоянии абсолютного мира и покоя.

Между его состояниями А и Б (см. рисунок) лежала пропасть одной ночи и двух-трех скруток.

Деревня так и не пришла за нашими душами, палатками, байдарками и собаками. Видимо, вид сакрально языческого Зигмунда помешал свершиться неотвратимому. Вместо бандитизма местные жители обыденно и демонстративно занимались производством и работой на приусадебных участках. Нас никто не беспокоил.

Машина за нами должна была прибыть через считанные часы, водитель сообщил, что уже находится где-то в районе Хойник (непонятно, чего ради его туда занесло, правда). Оставшиеся часы мы потратили на сборы, безделие и алкоголь. Особенно усердствовавший в этой дисциплине Егор, пытаясь нарадоваться жизни про запас, так славно посидел с шампанским, что погрузился в тягучий беспробудный дурной сон.

Этот факт стал предметом дружеского внимания Валеры, который, как показал последующим просмотр фотографий и с других эпизодов сплава, явно питал повышенный интерес к Рузову.
А пока он лишь шуточно демонстрировал отсутствие внутри себя каких-то мещанских табуированных устоев, мешающих проявлению своего озорства и симпатий в модели «мальчик-мальчик».

Проснувшийся Андрюха ассистировал Громыке чем мог. Эти дружеские игрищи были столь заразительны и так пропитывали воздух энергией искреннего притяжения и любви, что даже собачки не смогли устоять перед искушением и остаться в стороне. Масяня, руководствуясь примером своего хозяина, Масяня, задиристо преследовавший Берна весь поход, наконец-то приступил к делу серьезно. Вот так, действительно, говорят, что собаки со временем становятся очень похожими на своих хозяев. Я представляю наглядную иллюстрацию этого высказывания, которая доказывает лишний раз его правдивость. У Андрея собаки не было. Хотя, это вряд ли что-нибудь серьезно изменило в этой диспозиции.

В ожидании машины мы провели последние минуты возле Коротич, просто коротая их (каламбур, извините) в праздности после того, как байдарки были собраны (это было муторно долго и неинтересно – но легче, чем собирать, впрочем – на сей раз мы справились без пьяного тракториста).

Ян второй день кряду по-прежнему забавлялся с мешком, Валера с Егором, Масяня с Берном. Вудя – с шампанским из последней заначки.

Леха рассказывал нам историю о том, как Зигмунд ночевал на кладбище и вернулся оттуда, облизывая испачканные губы.

Коппер носился со своими гениталиями, настолько обкусанными комарами и мошками, что они стали напоминать вздувшиеся воздушные шарики среднего размера. Они, видимо сильно беспокоили пса, поэтому он злился даже при попытке поднять ему ногу добровольцами, желающими определить диагноз визуально.

Затейник Егор перед уходом в сон приготовил великолепное вермишелевое ирландское рагу – и оно стало последним блюдом этого сплава. Потом приехал водитель, мы загрузили вещи в кузов, переехали через мост и остановились перед магазином для последнего набега за семечками, пивом и разной другой углеводистой дрянью.

Сначала мы ехали колоритными местными деревнями – Озаричами и еще другим добрым десятком сел, заканчивающихся на «ичи». Все они были солидарны в одном – смысл жизни – в выращивании огурцов. И сотни заботливо ухоженных теплиц открывали завесу над тайной – откуда у местных деньги на серьезно и прочно возводимые добротные дома, с черепичными крышами и антеннами спутникового типа, и на почти новые немецкие машины. Потом полог тента из соображений полицейской безопасности пришлось прикрыть и стало жарко, пыльно и душно. Лузгались семечки, все тряслось и качалось. Мы перманентно погружались в сон и просыпались, пару раз остановились для нужд постоянных человеческих потребностей естественного плана. Пять часов заняла дорога в Минск.

Вот и все.

Эпилог
Подводя итоги этого сплава, хочется обратить внимание на необычности, которые в порядке приоритета их странностей, расположены списком:
1. Стерильность реки – никакого намека на рыбу.
2. Водки хватило (в остатке привезенные обратно в Минск 4 бутылки) впервые.
3. Это наш первый поход на байдарках.
4. Никто не выпал из плавсредства в воду случайно за весь поход.
5. Ни один телефон или камера не были потеряны.

Это дает мне право считать 7-й поход Первым паронормальным сплавом.

Цифры
• 170 долларов США – стоимость похода на одного взрослого
• 8 блесен мы утопили в Ствиге
• 70 километров (примерно пройдены) за три перехода
• 2 934 118 комаров и 677 012 мошек погибло от наших рук в походе


Слова благодраности
Отдельные слова благодарности – Кириллу и Валере за помощь в иллюстрации материала фотографиями. Все остальные – марамои, лентяи и асоциальные типы – несмотря на просьбу о сотрудничестве – не предоставили мне свои фотоматериалы. Поэтому весь поход мы смотрим глазами Вуди и Валеры. Остальные – виноваты сами!

Пару слов о местах, где мы были
Вот здесь я хочу остановиться чуть подробнее на материале с одного достойного сайта, найденного по ссылке http://moral.front.ru/Dubrovski.pdf. Есть серьезные сигналы о том, что и до Чернобыля земля Полесья была загрязнена радиацией – об этом свидетельствовали замеры консервированных местными жителями продуктов, которые сделаны до 1986 года.

Автор (Дубровский ) пишет: «Причины появления радиации, на мой взгляд, могли быть следующими: выпадение радиоактивных элементов, поднятых в атмосферу ядерными взрывами в восточных областях СССР, либо немасштабные испытания этого оружия на военном полигоне в Столинском районе, именуемом Полесским, расположенном на бывших Мерлинских хуторах. Именно его территория на картах в упомянутом издании обозначена как одна из самых небезопасных…». Автор ссылается на книгу-отчет «Глобальные выпадения цезия-137 и человек», изданную в 1974 году ограниченным тиражом.

Вот о хуторах: « …события до 1965 года. Тогда здесь из глубинки Полесья было выселено семь деревень и множество хуторов. Людей расселили вместе с домами и имуществом по всему Союзу, и полигон приступил к работе... От очевидцев известно, что на нем в 1963 артиллеристы вели стрельбы дистанционно-управляемыми орудиями, находясь от пушек в 20 км. А если к этому добавить немного медицинской статистики, то и вовсе становится не по себе. В период с 1963 по 1985 годы онкологических, заболеваний в целом по Беларуси увеличилось на 3%, в Брестской области — на 10 %, в Пинском районе — на 22 %, в Столинском — на 32%. После 1986 года цифра эта по Беларуси составила 27%.
Вывод напрашивается сам по себе: Чернобыль не первое преступление перед людьми. Радиоактивное загрязнение Полесья в 60-е годы не менее опасно, чем последствия катастрофы на ЧАЭС. Я считаю, что возможно, Чернобыль невольно стал его прикрытием».

В продолжение темы: «Надо отдать должное союзному правительству 60-х годов, что оно все же сделало попытку обезопасить людей. Этот вывод делаю как свое предположение. Не показалось ли кому-нибудь странным, что правительство СССР в ущерб российскому нечерноземью вдруг выделяет к 70-м годам нам, полешукам, 2 миллиарда рублей на мелиорацию. Увязывается ли этот факт с обсуждаемой проблемой? Оказывается, самым прямым образом. Упоминаемая выше экспедиция к 1970 году, на основании исследований по Брестской области, приходит к неожиданному выводу: при одинаковом количестве цезия-137 в почвах с осушенных болот он попадает в растения и далее в молоко от 3 до 10 раз меньше, чем с целинного болота. И тут же в книге, в разделе вопросы профилактики члены экспедиции выдвигают на первое место мелиорацию. А как же еще можно обезопасить миллионы людей? Не иначе, как глобальным мероприятием. На сегодня практически все болота Полесья осушены (там, где возможно сельхозиспользование и не попадают в охранные и санитарные зоны), а это 1,4 миллиона гектаров…»

Подтверждение такому поведению цезия обнаружилось уже в новом «Руководстве по ведению агропромышленного производства в условиях радиоактивного загрязнения земель Республики Беларусь на 1993-1995 гг.». Цитирую (автор) : «Подъем уровня грунтовых вод на глубину 40-50см от поверхности почвы приводит к увеличению поступления радионуклидов в растения в 5-20 раз, а его снижение до 150-200 см в 1,5 -2,0 раза».

В текущем году газета «Звязда» вдруг приподнимает таинственный занавес дочернобыльской радиации и сообщает, что на Полесье до 1965 года проводились испытания нейтронного оружия. Мало того, союзные братья посчитали, что Полесье — неперспективный сельскохозяйственный район и начали «осаждать» здесь радиоактивные облака, что шли на Западную Европу или на Москву. Экспозиционные же дозы были не 10-20 микрорентген, как сообщили из Центра, а 120.

Свидетельства местного жителя, старожила: ««Родом с одной из тех самых выселенных деревень - Вилья. Кроме деревень Колки, Рубрынь и Храпунь, расположенных более-менее компактно, остальные поселения были разбросаны на многие километры. Среди болот и лесов находилось около 35 групп хуторов, одна из них называлась Мерлинские хутора, и не по I -2 дома, а по десятку и более. Действовало два сельсовета. Дорог не было, жили оторванными от мира, но свободными. Во время войны немцев не видели, сельсоветы работали, как и до войны. Людей охраняли партизаны. Пострадали разве что только от тифа.

В послевоенные годы местные власти запугали американской атомной бомбой и под предлогом лучшего оповещения на случай войны часть людей переселили с хуторов. Не коснулись нас ни раскулачивание, ни хрущевские реформы. Ни одна налоговая инспекция не могла определить, сколько у нас было земли и скота, а коров держали до 20 голов.

Не успели оправиться от первого переселения, как новая беда подступила.
В лето 1969 года я дежурил на пожарной вышке в Храпунском лесничестве. Гляжу, подъезжает машина с гражданскими пассажирами, как оказалось, из самой столицы. Один из них представился Смоляком, лесоводом. Сказал, что послали осмотреть эту территорию под заповедник, и попросил провести и в урочище Кунин. Сопровождал их туда мой отец, которому они признались, что действительно здесь будет заповедник, но особый, закрытый.

В 1961 году приезжает новая комиссия и приступает к описанию садов, колодцев, ульев, начали обмерять дома. Председатель сельсовета провел беседу с жителями и заверил, что выселять насильно никого не будут. Тем не менее, хуторяне и сельчане возмутились. Пришлось сделать ссылку на специальное постановление Совета Министров и показать эту бумагу, и только тогда комиссия смогла работать спокойно. Дождливой осенью 1961 года появились автомашины с солдатами. Они начали разбирать дома, вывозить семьи с имуществом. Для полешуков это была трагедия. Старались далеко не уезжать. Однако ближайшие колхозы не имели земли и для своих людей. Военные уговаривали принять 2-3 семьи, а землю обещали для колхозных угодий выделить на полигоне. Но вместо 2-3 семей ночью привозили 5-6. Их буквально сбрасывали с машин и уезжали, забыв обещания. В 1963 г., через два года, отдельные семьи начали возвращаться назад в родные места, строить курени, пригонять скот. Но не тут-то было, с неба посыпались бомбы, возле Колок был создан ракетный полигон. Самовольные возвращенцы ушли. К 1963 году население было в основном выселено, и полигон стал действовать. В 1962-1963 годах как ракетный, а потом его переоборудовали под авиационный полигон стран Варшавского Договора. Можно только предположить, сколько бомб и снарядов за 30 лет сброшено на эту землю. А вот что испытывали здесь ядерное оружие, ничего не могу сказать. Читал в какой-то газете, что во времена Хрущева — в небе Полесья, в стратосфере, был произведён атомный взрыв. За все время ни мы, ни солдаты не пользовались средствами защиты, хотя, когда горел лес возле Ольман в 1992 году, многие участники тушения пожара сильно заболели, да и я стал неважно себя чувствовать…»

А вот тут повнимательнее – про природу: «Природа полигона до 19б5 года была очень богатой. Старые высокопродуктивные леса, нетронутые болота тянулись на десятки километров. Сейчас не то, от лесов остались жалкие остатки. Животный мир сохранился, но уже три года как не охотятся на кабанов, в прошлом году заготовили лосей, однако на заготпункте не приняли, много радионуклидов в мясе. Пришлось туши закопать в лесу и оставить животных в покое. В деревне Коротичи интересный случай произошел. Проверяли детей на радиацию, и только дети охотников имели повышенные дозы. Водились в лесу и медведи. Последний погиб в начале 80-х годов. Полез на дерево к бортям полакомиться медом, упал с высоты и разбился.»

Абзац специально для Валеры Громыко: «Эта территория для хозяйственного использования утрачена, наверное, навсегда. Жить тоже нельзя: много невзорвавшихся бомб лежат на болоте. На минералке их иногда находят и ликвидируют. Как-то наши рабочие решили пообедать, сало на костре поджарить. Зажгли кучу готовых веток и полезли в болото руки вымыть. Не успели вернуться, а костер взлетел выше деревьев. Сучья лежали на невзорвавшейся ракете. К счастью, никто не пострадал.»

И еще, совсем в тему. «Последним пунктом поездки была деревня Храпунь. Простояла она на живописном берегу Ствиги не менее четырех столетий. Сейчас все поля и сама деревня засажены сосновым лесом. Еще восемь лет назад можно было увидеть церковь среди старых сосен. Сейчас остался фундамент и деревянный крест на нём с куском прибитой доски и надписью: «Проезжие, вспомните о Боге». Эта надпись, сделанная краской от руки, как бы подводит итог философии жизни. …Обнаружили и здесь заброшенное кладбище. Если бы не кресты, то можно было бы подумать, что это хороший грибной лес. Могильные холмы все в грибах: маслята, боровики... Явление, прямо скажем, не очень приятное. На этом кладбище я появился по другой причине. Герасимович говорил о каменных крестах, лежащих где-то здесь, возле кладбища. Подобные исторические памятники редки для Полесья. К сожалению, найти их не удалось.» Это та самая деревня, возле которой мы останавливались, чтобы Валера попытал счастья с миноискателем. Мы, кстати, действительно были под радиацией. Когда в 90-х автор замерял фон было «Радиационный фон в Храпуне дошел до 55 микрорентген, а под деревьями — до 70».

Пару забавных фактов:
• Греко-католическая церковь в Беларуси была мизерной по влиянию: около 30 приходов, основанных в основном в межвоенное время в самых забитых местностях на Полесье. В основном в Столинском районе на Мерлинских хуторах близ границы с Украиной и в районе Выгоновского озера. Центр был в Альбертине близ Слонима. Никакого самостоятельного веса эта церковь иметь не могла и особых перспектив роста не имела.
• Белорусам из Пинска, чтобы попасть на Мерлинский полигон – а там практически единственное место, где в Белоруссии в гигантском количестве растет клюква – надо преодолеть 260 км, чтобы подъехать с востока. Напрямую – никак – непроходимые топи и бездорожье. А украинцам – несколько км. Вот и пасутся они там, мсетные жители, контрабасом вывозя десятки тонн клюквы. Это местный бизнес такой – за день до 100 баксов насобирать можно руками. Правда, 90% из нее фонит - зашкаливает.
• Палешуков с Мерлинских переселяли в основном в Украину, по соседству. До 70% жителей украинской примыкающей территории – этнические белорусы-мерлинцы.

Изыскания в этимологии названия «Мерлин», «Мерлинские хутора»
Википедия:
• Мерлин — мудрец и волшебник кельтских мифов, наставник и помощник короля Артура, а до того — его отца Утера.
• Мерлин, Вольф Соломонович — советский психолог, исследователь проблем темперамента.
• Мерлин, Павел Иванович — российский военный, генерал-майор.
• Мерлин — герой последних 5 романов серии «Хроники Амбера» Р. Желязны.
Ме́рлин — мудрец и волшебник кельтских мифов, наставник и помощник короля Артура, а до того — его отца Утера.
Имя Мерлина связано с валл. Myrddin. Валлийское имя возникло, вероятно, в связи с неправильной интерпретацией названия города Кармартен: валл. Caerfyrddin. Это название происходит от бриттского *Mori-dunon 'морская крепость', однако было позже понято как Caer-Myrddin (переход m в f (читается [v]) отвечает правилам валлийской грамматики), то есть «крепость Мирдина». Латинский вариант Merlinus появляется у Гальфрида Монмутского.
Населенные пункты с вкраплением слова «Мерлинские» – встречаются также в Пермской губернии и где-то в Смоленщине, ассоциируясь с владениями генерала Мерлинского, а также в Рязанщине.


Кто-нибудь еще пробовал это?
http://www.wmbel.net/htlm/stviga.htm