Сказка о единороге

Эту сказку я написал по просьбе Алеси, своей старшей дочери. Мы с ней виделись тогда редко - раз в месяц, потому что она была в Минске, а я - в Москве. Она тогда уже была достаточно взрослая дама (12 лет), но сказки любила очень пламенно. А еще прямо болела единорогами. Пришлось соответствовать.

В одном селе на окраине быстро растущего мегаполиса, жила-была бабушка-старушка. Всю свою жизнь она провела в своей деревне, на которую надвигался большой город. Когда она была маленькой девочкой, село окружали рощи и поля, рядом был лес, полный грибов и ягод. Теперь, правда, он сильно изменился. Его изрезали автомобильные дороги, и каждый погожий денек горожане наполняли лес своими голосами, орущей музыкой из приемников, оставляя после себя кострища, пеньки от вырубленных деревьев, груды отходов. Но это все-таки был еще лес.

У бабушки был маленький низенький домик с покосившимися стенами, деревянный, очень скромный. Маленькие подслеповатые окошки, врастающие в землю, щурились сквозь перекосившиеся от старости ставни. В крохотном дворике неторопливо ходили две пожилых курицы, пристально разглядывая каждую былинку и камушек. В зарослях подсолнухов, доходящих до самых окон избы, лениво грелся рыжий полосатый кот Василий Тимофеевич. Курицам повезло меньше – у них имен не было.

Кроме этой мелкой домашней живности, у бабушки была козочка. Белая-белая, пушистая-пушистая. Каждое утро бабушка водила ее на пастбище, на опушку. Там росла нарядная зеленая трава и стрекотали кузнечики. Высоко в небе гудели козявки, порхали бабочки и птички. Козочке очень нравилась лужайка, сочная зелень, тишина и шелест деревьев. Не нравился ей огромный деревянный кол с ржавым гвоздем, вбитый глубоко в землю, за который хозяйка привязывала свою беляночку, чтобы та не смогла убежать.

В это майское утро бабушка как всегда взяла свою любимую (по правде говоря, другой у нее все равно не было) клюку, взяла козочку за веревочку и повела свою любимицу к лесу. Всего ходу было пятнадцать минут неторопливым старушечьим шагом. Проходя мимо заброшенных избушек, покинутых своими обитателями в разные годы, бабушка вспоминала: кто в них жил, чем славился, как звался. В этих мыслях и проходила половина пути. Вторая половина шла уже за околицей, мимо коттеджей, выросших за пару последних лет на бывших полях и лугах. Здесь бабулины мысли меняли свое направление, становились колючими и злыми. И мы не будем их транслировать, чтобы не нарушить мягкий и нежный стиль изложения. Ну, мало ли какие мысли шевелятся в голове у нищей и больной женщины 80 лет от роду, которая в своей жизни видела всякое, но в основном неприятности и грубость, а на старости лет осталась одна. Старик-то уже давно помер. А дети разлетелись. Да так далеко, что даже, кажется, и забыли о существовании своей матери.

Вскоре бабушка подошла к опушке леса и крепко привязала закрепила свою козочку. Та сразу принялась щипать свежий изумруд молодой тимофеевки, зародышей клевера и другой луговой вкуснятины. Бабкины шаги затихли в отдалении. Солнце только поднималось по своей большой дуге и еще не жарило, а только легонько пригревало. Далеко-далеко почти невесомо ощущался шум города. А вблизи кипела жизнь. Трещала, прыгала, стрекотала, гудела и покачивалась на былинках, летала и порхала, цвыркала, дзынькала и блестела всеми цветами радуги. Идиллия начинающегося лета в средней полосе щедро делилась своим оптимизмом.

Козочка мирно переступала своими маленькими ножками, наклонив голову к долу, увлеченная завтраком. Она ничего не замечала вокруг. Да и трудно было заподозрить в окружающем ее мире хоть какую-то опасность. Спешу предупредить читателя – опасности-то как раз и не было.

Но чьи же это два желтых демонических глаза с вертикальными зрачками смотрят из-за густого кустарника на козочку? Чья это крупная голова и крепкое тело, покрытое густым шелковистым подшерстком, затаились в орешнике? Что у него в мыслях, и чем он собирается заняться в ближайшие минуты?

Увы, ответ на этот вопрос не сможет дать никто. Свидетелей не было, а козявки, мелкая птичья знать и спящий в 5-ти сантиметрах от земли крот не в счет – их показания никакой роли не играют.

Однако есть такие вещи, мимо которых мы не можем позволит себе пройти беспристрастно. Возможно, косвенно они могут пролить свет на события, предшествующих появлению бабушки. Я говорю о сотне отпечатков круглых раздвоенных копыт, оставшихся на лужайке возле колышка, о чрезвычайной нервированности козочки и взявшейся невесть откуда пугливости, доселе не присущей этому домашнему созданию. И, самое главное, клочки серой шерсти на белоснежных боках козочки, которые близорукая бабушка, конечно же, не увидела, когда пришла за своей любимицей вечером. Бабушка, будучи старым человеком, научилась ничему не удивляться. Она словила свое рогатое чудо и, преодолевая ее слабое сопротивление, оттащила домой. Еще два-три дня козочка вела себя странно, пугаясь каждого шороха, а потом успокоилась и жизнь потекла своим привычным чередом.

Правда, было одно событие, которое необходимо упомянуть – уж больно из ряда вон выходящим оно было в спокойной и размеренной жизни умирающей деревни, а, возможно, даже имело прямое отношение и к нашей истории – как знать?

Утром следующего дня, на рассвете, в деревню въехал военный автомобиль, покрытый брезентом. Усталый лейтенант, ловко спрыгнув с подножки высокой зеленой кабины, подошел к нашему домику, в окнах которого единственный во всем селении горел свет. Постучав в дверь, военный дождался появления хозяйки и, конечно же, первым делом попросил напиться. Получив желаемое, он вперился официальным взглядом в бабушку и попытался выяснить, не видела ли она чего-нибудь неожиданного вчера-позавчера. На вопрос бабушки о том, что именно они ищут, лейтенант не дал прямого ответа.

- Так, значит, ничего такого? – спросил он еще раз для пущей убедительности
- А что, милок, в моем возрасте увидишь? – справедливо запричитала старушка
- Кабы что и было, разве с моими глазами что заметишь? – наученная длинной жизнью осторожно улизнула бабуля от ответа
- Ну смотрите, бабуля, если что – звоните по этому телефону! – сказал лейтенант и оставил бабушке оранжевую листовку с запахом свежей типографской краски.

Попрощавшись, офицер вышел на улицу, запрыгнул в машину и уехал восвояси. Только на ухабе, качнувшись, в кузове на мгновенье мелькнули силуэты железных клеток, тщательно укрытые брезентом…

Время шло день за днем. Все тревоги улеглись, и жизнь пошла привычным чередом. Желтая листовка, спрятанная под образами, покрывалась пылью и засиживалась отдельными наглыми мухами, которым не хватало потолка и стен.

В пятницу к старушке забежала почесать язык Нинка-почтальонша с другого конца села.

- Ивановна, слыхали, что давеча-то произошло?
- А что, Нинка?
- Да електричкой дивного зверя переехало. Не то лошадь, не то верблюд, четыре ноги, хвост как у лошади, горб на спине, а во лбу рог торчит. Так он, говорят, ентим самым рогом и проткнул наскрозь машиниста – тот и ойкнуть не успел – даром что в кабине сидел. Рог, ентот, люди сказывали, прошил железо, машиниста, и застрял только в двигателе, пробив чугун!
- Да чего только люди не придумают! Брехня все ето – не поверила старушка.
- Вот те крест! Сама в газете вчерась читала – размашисто перерестилась Нинка
- Не к добру ето! Ой, не к добру! – резюмировала бабуля, а про себя подумала, что от Ниники сильней супротив обычного самогончиком попахивает.

Дальше речь шла о своем, о бабьем, да и о вечных ценностях – о пенсиях, о кризисе нравов, о том, где что у кого и почему. Нинка ушла, а бабушка скоро забыла про эту беседу, как не имеющую практического смысла.

Меж тем прошел июнь, и уже жаркий июль вступал в свои права. И все было бы ничего, но с козочкой происходило что-то неладное. Она стала медлительной и ленивой, бока ее раздувались день ото дня, а аппетит только увеличивался. Бабушка уже совсем было отчаялась да решила позвать ветеринара, с ужасом представляя брешь, которую в ее скудном пенсионном обеспечении пробьет его визит. Но тут произошло что-то совсем неожиданное для бабушки. Настолько неожиданное, что та чуть не лишилась дара речи, когда однажды утром, открыв ворота хлева, она увидела пушистый белый комочек, лежавший рядом с ее любимицей. Та нежно вылизывала слабое маленькое создание с ножками-спичками и желтыми глазами с вертикальными зрачками.

- Господи Хранитель, Отец Всевышний! – запричитала бабуся
- А я-то дура старая, совсем уже невесть что подумала! А оно вон оно как – козленочка Бог дал! – счастливо квохтала старушка.

Радости ее не было предела! Теперь и молочко будет, да и козленочек подрастает.

Вот так в этой семье появилось прибавление. День за днем малыш крепчал, бегал на своих нежных копытках по дворику, гонял кур и очень сильно беспокоил кота, не привыкшего к такому активному и неуемному соседству. В октябре козленок уже перерос свою мамочку, к большому удивлению старушки, и продолжал, не сбавляя темпов, тянуться вверх. Его мышцы наливались сталью, длинная шерстка опала и теперь его бока покрываля густая плотная короткая шевелюра стального цвета с крупными серыми яблоками по бокам. Он рос очень беспокойным и энергичными созданием, научился высоко прыгать и зачастую встречал бабушку, уходившую на редкие посиделки в село, на коньке крыши ее домишка. Его желтые глаза, казалось, горели в темноте, высматривая свою хозяйку. Та ругалась, клюкою сгоняя своего воспитанника на землю, приговаривая:

- Вот голову сломишь! Ирод поганый! Все козлы как козлы – а ентот – альпинист выискался! А ну марш на землю - попрыгун мосластый!

Хотя в душе, старая, конечно же, нарадоваться не могла на резвость и здоровье этого чудесного создания.

Как водится, тут вдруг и случилось неожиданное и страшное. «Малыш» занемог. С утра он не вставал, ничего не ел, только много пил и тихо стонал. На морде появилась опухоль, которая увеличивалась каждый час и в конце концов достигла просто пугающих размеров. Бабуля не отходила от своего любимчика ни на секунду, пристраивала на опухоль влажную тряпку, подтыкала соломки сбоку, чтобы удобнее лежалось, причитала и плакала, обнимая шелковистую шею страдальца. Так продолжалось до вечера, пока распирающая плоть опухоль не прорвалась и не обнажила между ушками, чуть повыше на крепкой голове … молодой и нежный белый рог! У нашего зверя рос рог! Причем один рог и ровно посередине головы! Как только он прорвался сквозь кожу, наш герой, видимо, почувствовал облегчение и забылся спокойным сном.

Утром он уже весело прыгал возле бабушки, пытаясь вырываться из наброшенной на шею веревки по пути на пастбище.

Осенью любой мог бы заметить, что «малыш» стал типичным единорогом, таким, как его описывают в литературе мифологического толка, но с козлиными чертами. Но бабушка, которая видела единорожика каждый день, как это часто бывает, не обращала внимания на маленькие изменения. В ее глазах он оставался козленочком, вернее, уже молодым козлом. Даром, что в холке тот стал уже никак не меньше полутора метров, хоть и хвост, густой и длинный, никак не смахивал на козлиный … и если бы не рог, его, пожалуй, можно было бы принять скорее за жеребчика, чем за козла.

Зима принесла сугробы, короткие дни и скудный паек из сена и соломы. «Козлик» скучал и бил копытом в стены хлева, его желтые глаза, казалось, пронизывают насквозь хлипкую дощатую конструкцию. В конце февраля уже почти взрослый, возмужавший и крепкий единорог, повинуясь какому-то загадочному порыву, легко поддел своим рогом крышу сараюшки и смахнул ее на рыхлый снег. Сквозь прямоугольник серого неба на него пахнуло приближающейся оттепелью. Легким движением наш герой перемахнул через стену опостылевшей клетки и вскочил прямо на крышу домика, уставившись в одну точку на юго-востоке. Он смотрел, не меняя положения головы, в нее больше часа, как будто мог рассмотреть что-то важное, недоступное другим.

С этого дня для бабушки началась сумасшедшая схватка за порядок в собственном дворе. Единорог не давался бабуле и не слушал ее увещеваний. В хлев загнать его было невозможно. Он предпочитал ночевать на крыше, которая скрипела и жаловалась от такого жильца. Перегнившие стропила грозили обвалиться каждую секунду от тяжести этого резвого молодца. Так мало того, он еще повадился таскать тес, которым была крыта изба, оголяя и без того убогую крышу. Всю ночь «козлик» цокал по крыше, переходя с одного ската на другой, прыгал на землю, взбирался обратно с жутким грохотом и только с рассветом успокаивался, засыпая возле теплой печной трубы. Жизнь бабули превратилась в непреходящий кошмар. Та вспоминала часом, что когда немцы бомбили, было не так страшно. И то правда – бомба, она где? Может попадет, может – нет. А этот ирод топчется над головой каждую минуту!

Однажды в минуту отчаяния старушка молилась у образов, снаряжая поклон за поклоном. Своими движениями она подняла такую пыль, что не выдержала и чихнула. Да так здорово и громко, что затрясся, казалось, иконостас – и что-то оранжевое, кружась, упало к ногам бабули. Она подняла листок бумаги и поднесла к самому носу, припоминая, откуда листовка взялась в ее избе. Бабушка вспомнила усталого лейтенанта, блеск стальных клеток, потом ее сознание остановилось на своем козлике … тут мелькнул обрывок с Нинкой и ее сплетнями про электричку … и Ивановну осенило! Сопоставив все факты воедино, она поняла, что это за «козлик» ходит у нее по крыше. Нужно ли говорить, что через каких-нибудь 10 минут в специальной секретной военной части раздался звонок и вскоре дежурный офицер торопливо записывал адрес бабуси.

Через считанные минуты спец. машина генетической лаборатории стояла во дворе у нашей бабушки. Бравые и шустрые солдаты в маскхалатах растягивали гигантскую сеть по границам подворья, молча и сноровисто орудуя лопатками и шестами. Все это время единорог подозрительно наблюдал за происходящим из-за трубы на коньке крыши. Когда сетка по периметру охватила весь участок, в ее круг вступил командир. Он подошел поближе к избушке и поманил единорога вниз пальцем. Но гордое животное презрительно посмотрело на жалкие попытки человека командовать сказочным персонажем, издевательски фыркнуло и положило голову на вытянутые передние лапы, лениво почесав рог о трубу.

- Савченко, на позицию! – отрывисто скомандовал знакомый нам лейтенант. Солдат со снайперской винтовкой по его команде вышел в круг, присел на левое колено и стал целиться в животное.
- Сними этого стервеца с первого выстрела, чтоб не было чего! Понял?
- Есть, товарищ лейтенант! – ответил боец и замер, прильнув к окуляру.

Бах! Отрывисто гаркнула винтовка, и в кожу единорога впилась ампула с транквилизатором. Рогатый только успел удивленно поднять голову, как та безвольно свалилась обратно на передние копыта, а тело нарушителя спокойствия, завалилось набок и безвольно ползло к краю крыши, на секунду задержалось там и затем глухо упало в подставленную десятком бойцов плащ-палатку.

Бойцы сноровисто спеленали конечности единорогу, завернули его в мешок и погрузив в клетку, уже через минуту свернули сетку и погрузились в машину.

- Вы, это … сказал офицер – никому, хорошо? Военная и государственная тайна!
- А как же … козлик? Спросила ошеломленная старуха. Козла верните!
- Тише вы, успокойтесь, мы вам вместо этого привезем двух других козликов! – пообещал военный. И, как ни странно, слово свое сдержал.

В военной лаборатории №132 кипела жизнь. Лысоватый ученый в зеленом халате сидел на корточках возле клетки со спящим единорогом и внимательно наблюдал за его дыханием. Рядом в клетках ходили, лежали, томились, грызли прутья, кормились, справляли естественные надобности или пытались уничтожить пластиковые поилки очень забавные персонажи: рыжий пегас с недоразвитыми перепончатыми крыльями без перьев, русалка с влажным чешуистым хвостом и по-окуневому красными перьями плавников.

Одетая в кружевной черный бюстгалтер на зеленоватой груди, она томно лежала возле корыта с водой, игриво плещась своими плавниками в грязной жидкости. Левее единорога спал с прикрытыми глазами саблезубый тигр, выше, в стеклянной клетке, целое семейство гномов, пользуясь всеобщей суматохой, тихо обгладывало тушку эльфа из соседнего вольера, пойманного еще утром. Нетопыри и кикиморы, колобки и некие подобия чебурашек составляли население этой подземной комнаты. Даже дракон, забранный в огнеупорное стекло толстостенного вольера, красовался в торце помещения, время от времени выдыхая легкие облачка густого дыма, через которые нет-нет, да и прорывались хвосты пламени. Пара кентавров с подбитыми глазами по разным концам просторной клетки, принципиально не встречаясь друг с другом взглядом, делали растяжку, готовясь к очередному вооруженному внутривидовому конфликту. В атмосфере витал дух конкуренции, шаловливой злобы и нечеловеческой агрессии. Все замки на вольерах и клетках были сделаны из титана и выдерживали даже прямое попадание противотанкового снаряда.

Мы находимся в тайной лаборатории министерства обороны. Вот уже более 70-ти лет в ее недрах ведутся сверхсекретные эксперименты по воссозданию генома сказочных героев. Военная доктрина, вдохнувшая жизнь в эту лабораторию, и, что немаловажно, снабдившая ее необходимыми средствами, гласит: «Сделаем жизнь нашего потенциального противника кошмаром!». В то время, как эта лаборатория зарождалось, кто-то из ревностных служителей лидера государства воспринял ее буквально. Он привлек лучших биологов-генетиков для осуществления своих планов, простимулировал их, как в то время водилось, угрозами и пытками – и работа закипела! Кошмары рождались и умирали, скрещивались и давали новые ветви. К нынешнему времени насчитывалось уже три десятка устойчивых и клонируемых разновидностей ужастиков.

Если бы только потенциальный противник мог догадаться, чем его готовы удивить наши доблестные военные ученые! Да, в отличие от оружия массового поражения, пяток гарпий в Лондоне не привел бы к фатальным последствиям типа массового мора, но мог бы спровоцировать панику, которая бы переросла в повальное бегство горожан из английской столицы. А дракон в небе Шотландии? А пару вампиров в Нью-Йорке? Эти военные знали, что делают.

Но о них и их забавах, воспитанниках и кошмарах военной лаборатории – в следующей сказке.

13.02.03